Я не склонен следовать по пути Абрамовича и всех невозвращенцев считать людьми, ставшими эмигрантами из чисто корыстных соображений. Среди невозвращенцев из числа бывших советских сановников есть, конечно, люди действительно разочаровавшиеся в большевистской идеологии, но есть и разочаровавшиеся только в большевистской практике, но не в идеологии, считающие, что Сталин поступает неправильно, а вот Ленин и Троцкий поступали правильно. Среди бывших советских сановников есть много различных категорий людей, это вовсе не одинаковые в смысле идеологии люди. Потребуются годы и годы, чтобы Кравченко, Токаев и другие бывшие видные члены большевистской партии покончили с пережитками большевистского сознания. Если они смогут это сделать. С этой точки зрения чрезвычайно любопытен тот факт, что бывшие видные большевистские сановники обычно оказываются в родственных объятиях Абрамовича и других левых. А выходцы из числа внутренней эмиграции, уже давно духовно пережившие большевизм и все левые теории, продолжали итти в мучительном духовном одиночестве по пути намеченному "вехами". Внутренняя эмиграция, а не Кравченко и Токаевы подняли факел национальной мысли из рук расстрелянных и замученных по концлагерям и тюрьмам представителей старшего поколения и в глубокой тишине наедине сами с собой продумывали то, что им удавалось достать из книг Соловьева, Гершензона, Константина Леонтьева и других. Пока Кравченко, Токаевы, Коряковы тратили свои силы на изучение партийной белиберды, открывающей путь к высокой карьере, внутренние эмигранты читали не только сочинения Белинских и Писаревых, Герцена и Чернышевского, но кроме упомянутых выше "вех" читали и статьи Апполона Григорьева, Веселовского, Вячеслава Иванова и книги других писателей. Внутренние эмигранты знакомы со всей панегирической литературой о разрушителях русской, государственности, но вместе с этим они знакомы и с сочинениям Киреевского, Данилевского, Победоносцева, со сборниками исторических документов, которых не коснулась рука партийных фальсификаторов от истории.
ПИСЬМО ИЗ БРАЗИЛИИ
Нет лжи более вредной, чем та, которую человек выдумал для себя.
Вскоре после того, как в "Нашей Стране" была напечатана моя статья "Морлоки или Русские", я получил из Бразилии следующее письмо:
Многоуважаемый Г-н Башилов!
Мне хочется написать Вам по поводу Вашей последней статьи в "Нашей Стране" "о советском человеке" и вообще об отношении "старых эмигрантов" к "новым".
Если у Вас найдется время и желание прочесть это письмо, то может быть Вам понятнее станет то, в массе, отрицательное впечатление, которое у нас "старых" сложилось о новой эмиграции.
Надо сказать, что я был в армии ген. Врангеля и с 1920 до 1944 года прожил в Югославии.
Может быть наша Белградская русская колония была более национально настроена, чем русские в других странах, но мы Россию не забыли, воспитывали своих детей в национальном духе и, во всяком случае, национального лица не утратили. Были такие чудаки, которые лет пятнадцать сидели на ящиках и все ждали возвращения. Очень многие искренне надеялись: вот весной переворот вот в этом году вернемся; вот следующую Пасху встретим на Родине. Из советской литературы и газет мы, конечно, знали, что происходит в России, но всегда люди склонны надеяться на лучшее, вопреки здоровому рассудку.
Году в 1935 или 1936 в Белград приехала Советская Торговая Миссия. Это были первые люди оттуда, которых мы увидели хоть издали. Они ходили по Белграду, рассматривали витрины и вслух удивлялись изобилию всего. Общее мнение о них было: несчастные люди. Если даже привилегированные, "отсеянные", заграничные чиновники так неважно одеты и так удивляются нашему благополучию то уж, значит действительно жизнь в СССР не сладкая.
Когда началась война с Советской Россией — русские в Белграде буквально потеряли голову. Насчет нашего возвращения никто и не сомневался, вопрос был только о времени. Мечты были самые наивные и, конечно, ни на чем не основанные.
Однажды, в начале войны, мне пришлось ехать по жел. дороге вместе с тремя немецкими унтер-офицерами возвращавшимися с Русского фронта. Двое из них были студенты. Я постарался расспросить их поподробнее обо всем, что они видели. Они охотно рассказывали о своих впечатлениях и, интересно, что все трое определили русских так: население СССР можно разделить на три категории. Первая — жители глухих местностей подальше от жел. дороги, — крестьяне, — быт и характер которых не изменился, вероятно, со старого времени. В некоторых домах сохранились даже иконы на стенах. Это серьезные, солидные люди, ненавидящие коммунистов. Вторая категория городская "шпана". Мало интеллигенции, больше полуинтеллигентных. Это люди, которых жизнь научила так изворачиваться, что ни одному слову их верить нельзя. Они прекрасные психологи; знают заранее, чту кому надо говорить и говорят так убедительно, что приходится только удивляться, когда все оказывается ерундой. Третья категория, может быть, это выросшие беспризорные, но это люди без стыда и совести, без всяких человеческих признаков. Их во всяком государстве можно держать только за проволокой — так, как тысячи готовых преступников.
Таково было мнение немецких солдат; для нас оно, конечно, не обязательно и на меня лично произвело впечатление заведомой предвзятости.
Я служил в Русском Корпусе В 1943 году нам прислали человек 300 советских солдат для пополнения. Когда они со станции с песнями прошли по Белграду, то за ними валом валил народ у русские многие плакали. Здоровенные ребята, рослые солдаты, нт чета нашим корпусным старикам, которым в среднем было по 50 лет. а то и больше. Были случаи, когда истеричные дамы вешались им на шею и плакали, не веря своим глазам, как это вдруг натуральный живой русский солдат из России попал прямо в Белград. После оказалось, что немцы оказали Корпусу плохую услугу и прислали милиционеров из лагерей, то есть тех, кто расстреливал своих же.
Наше Корпусное начальство приняло этих новых солдат с распростертыми объятиями и в отношении обмундирования, например, снабжало их часто даже лучше, чем своих заслуженных стариков.
Вновь прибывших разделили на роты и, дав командный состав из наших корпусных, — поставили на стоянки. Одна такая рота пришла в село Добру на Дунае и вскоре оттуда дезертировали к партизанам человек 10 солдат. Тогда роту расформировали и 16 человек прислали в роту, где служил я. Шесть человек из них попали в мой взвод. По внешнему виду это были здоровые крепкие солдаты; службу несли исправно, но вскоре я стал замечать, что у них завелись приятели среди местного населения (несмотря на полное незнание языка), их приглашают в гости, поят и кормят, чего в отношении к нам старослужащим никогда не бывало.
Я докладывал по начальству, но никто на это внимания не обратил. Кроме того, я заметил, что у новых есть своя внутренняя спайка или организация; что под видом солдат у них есть свои командиры, видимо советские офицеры. Коротко говоря еще до нашего отступления из Сербии эта публика начала дезертировать по 2–3 человека сразу и скоро не осталось почти никого. У нас в роте из 16 чел. осталось двое.
В числе шести новых в моем взводе был один солдат лет 22 -23-х, большого роста, хорошее, даже можно сказать, красивое, типично русское лицо. Хорошо грамотен и мне показалось, что хорошего, спокойного характера. Мне он понравился. Вскоре он заболел паратифом и я старался сделать все, что было в моей возможности для его благополучия.
К моему взводу приблудилась маленькая коричневая собаченка, почти щенок. Спать во взводе ему не давали, так как он не соблюдал "правил приличия", но кормили его все солдаты, так как всегда солдаты всех армий мира обыкновенно любят собак.
Спал он в разбитой избушке, рядом с помещением взвода, и являлся каждое утро как на службу.