Его язык нес с собой дурманящий аромат хмеля. Привкус османтуса покалывал кончик языка, вонзаясь подобно шипам. Он смешался с моим дыханием, слился с ним в единое целое, не давая шанса ни уклониться, ни убежать. Чай во рту превратился в вино и пролился, растекаясь во все стороны, пьяня и туманя разум.

Рука Феникса сжала мой затылок. Ледяная ладонь на ощупь напоминала темную сталь [83]. Я задрожала и пришла в себя. Оттолкнувшись от его груди, попыталась подняться, но его вторая рука уже крепко обхватила меня за спину. Я пробовала вырваться, но только привела в беспорядок его и свою одежду.

Его одеяние распахнулось, обнажив белокожую грудь. При виде крепких упругих мышц мое лицо запылало. Я в смятении закрыла глаза, однако успела заметить инистый ромбовидный шрам длиной два чи, под углом устремленный к самому центру груди. Шрам напоминал магическую печать и бередил память. Сердце защемило от боли. Я протянула руку и прикоснулась к бледному рубцу.

Феникс нахмурился, не открывая глаз. Мне в лицо повеяло духом неутолимой, не терпящей возражений ярости. Я застыла в испуге. Он отпустил мой затылок, и его рука заскользила по моей одежде. Сильные пальцы продвигались вниз цунь за цунем, и пуговицы покатились по полу.

Он погладил мою поясницу, не спеша взбежал кончиками пальцев вверх по позвоночнику, провел рукой по плечу и замер. Когда он сжал мою грудь, я услышала, как под его ладонью, замирая, стучит мое сердце.

Его хмельное дыхание с нотками беспощадной сладости коснулось моего лба. Застыв в неподвижности, я едва переводила дыхание. Пальцы на ногах напряглись. Сознание на миг обрело ясность. Вслед за этим небо и земля пошли кругом, и он придавил меня тяжестью своего тела.

Облизав пересохшие губы, я обняла его за шею и поцеловала. Его губы ласкали мое тело, постепенно спускаясь вниз от кончика языка до самых стоп: осторожно, но не бережно, чувственно, но не нежно. Он целовал и гладил меня, его губы жгли, как мировой пожар, и пьянили дурманом. Я обняла его за плечи и обвила ногами, точно пытаясь согреться. Спустя мгновение наши разрозненные вздохи сплелись в единую ткань. Два тела тесно окутала сеть, словно мы никогда не существовали порознь, нас не разделяла жизнь и смерть, не терзали сомнения в любви и ненависти. Наши сердца сблизились, они бились с разной частотой и все же льнули друг к другу.

Он вошел в меня с силой, от которой перехватило дыхание. В тот же миг вокруг повисла тишина, будто кто-то решительно оборвал игру на цине. Спустя мгновение струнные зазвучали снова. Звенела сталь, и мчались кони в доспехах, бушевало пламя войны, дымился порох, грохотали барабаны, трубил горн, гремели подковы и воинственный клич, шум битвы нарастал, пока не поглотил меня полностью… вовек связав нас воедино…

Не понимая, сколько времени прошло, я упала ему на грудь, взмокшая от пота. Его спящий лик был непостижимо прекрасен. Склонив голову, я бросила взгляд на белесый ромбовидный след на его груди. Чувствуя, что мое сердце тонет, не в силах дышать, я снова коснулась роковой отметины. Его губы снова произнесли: «Воды… пить…»

Я замерла. Фениксу опять нужен чай? Вероятно, его терзал печеночный огонь и мучила жажда. Но когда я поднесла чашку к губам, он раздраженно отвернул голову. Алые губы пришли в движение, и я наконец расслышала его слова. Больше не было нужды гадать.

– Суй… Хэ… [84]

Я застыла на месте, как если бы гром поразил меня, а затем заткнула себе уши. Больше я ничего не слышала. Совсем ничего!

«Некоторых вещей лучше не знать. Чем больше знаешь, тем больнее», – неожиданно вторгся в мой разум голос Рыбешки вместе с волной кровоточащей тоски.

Феникс вовсе не просил воды и не хотел пить. Это было игрой моего воображения. Он с самого начала звал Суй Хэ. Из-за нее напился, из-за нее переживал, неотрывно думал о ней, страстно желал ее, более того… он целовал и обнимал меня, думая, что перед ним – она.

Я неловко, пошатываясь, встала и запахнула полы одежды. Мои руки тряслись, и не было сил унять эту дрожь. Я старательно пыталась разглядеть на платье пуговицы, но мир перед глазами расплылся в большое мутное пятно. Наконец ценой неимоверных усилий мне кое-как удалось привести одежду в порядок.

Длинная дорога уходила вдаль. Я мчалась, словно за мной по пятам гнался злой демон, чтобы съесть меня, проглотить целиком, вместе с костями и кожей. Я бежала и бежала, без устали и без остановок. И совершенно забыла, что могу призвать благовещее облако, забыла, что я бессмертная, забыла, что демоны не могут причинить мне вреда…

И пока уносила ноги, осознала одно: не было никакого проклятья склоненной головы… Я люблю его. Люблю убийцу моего отца. Прозрение вторглось в мой разум, такое ясное и четкое, что почва уходила из-под ног.

Всю ночь я бежала и в конце концов упала ничком в буйные заросли ароматных трав. Очнувшись, я увидела, что лежу на холодной каменной плите, и подняла голову. Передо мной высилась отцовская гробница, ухоженная и безупречно чистая, совсем как его изящные незапятнанные одежды. Оказывается, прошлой ночью я вернулась в Водное зеркало.

Я молча простояла на коленях перед могильным курганом, пока солнце не взобралось на высоту трех шестов [85].

– Виноградинка?