– Разве я не велел подать мне османтусовое вино? – Феникс окинул взглядом нечисть, павшую ниц. – Живо вставайте и несите сюда осман-тусовое вино!
– Да… но… Верховный владыка, это и было османтусовое вино… Лучшее в Демоническом царстве, – в недоумении произнесла одна из служанок, набравшись храбрости.
– Во-от как? – протянул Феникс, уставившись на прислугу.
Девушка не посмела перечить:
– Я немедленно принесу вам османтусового вина.
Феникс скрылся в спальне. Я обернулась частицей пара и проникла следом. Не развязав пояса и не сняв сапог, он повалился на кровать под громоздким кисейным балдахином и закрыл глаза. На пол упала нефритовая шпилька, инкрустированная золотом, густые черные волосы рассыпались по одеялу, заструились волнами по краю кровати и соскользнули вниз. Его рука сползла им вслед, чего-то ища в пустоте, наконец дважды сжалась в кулак и безвольно повисла. Длинные пальцы поражали своей белизной.
Мне внезапно захотелось взять его за руку… Едва я вернулась в истинное обличье, как за дверью послышался шорох одежд. В спешке во что-то обратившись, я притаилась на подносе с фруктами, который стоял на столе.
Демоница и ракшаси внесли в опочивальню чайник – должно быть, новую порцию османтусового вина для Феникса. Неслышно поставив чайник на стол, служанки посмотрели на мужчину, разметавшегося на постели, и как будто задумались, не укрыть ли его одеялом. Потоптавшись на месте, они так и не решились подойти к ложу, а вместо этого крадучись направились обратно к двери. Ракшаси бросила быстрый взгляд на поднос с фруктами, среди которых я пряталась, и испуганно дернула демоницу за рукав. Та обернулась и побледнела, вытянув вперед руку… Неужели она указывала на меня?
В этот момент Феникс повернулся на бок, и служанки в страхе выскочили из спальни. Прикрывая за собой дверь, ракшаси тихонько шепнула демонице:
– Там действительно лежала виноградина… Кому-то жить надоело, раз он посмел подать Верховному владыке виноград. Неужели не все еще уразумели, что Верховный владыка терпеть этот фрукт не может? Завтра этому глупцу точно не поздоровится, его наверняка казнят.
Я посмотрела на свое отражение в хрустальной вазе. Оказывается, в спешке я приняла привычную для себя форму, которую давно не использовала: ярко-фиолетовая виноградина…
Значит, больше всего на свете Феникс ненавидит виноград… Я почувствовала себя порванным бумажным фонариком на ветру.
Феникс зашевелился и нетерпеливо потянул за край одеяния, словно его мучил жар. При этом бормотал что-то бессвязное: видимо, сон не приносил ему покоя. Я помнила, что во хмелю он на долгое время теряет над собой власть и не узнает меня, поэтому смело вернула себе человеческий облик и подошла к кровати.
В спальне тускло горели свечи. Отсветы пламени плясали у него на щеке, оставляя вторую половину лица в полумраке. Хмель окрасил его влажные губы в цвет киновари, черные вразлет брови напоминали два решительных штриха тушью и придавали лицу слегка утомленный вид. След от укуса исчез.
Я склонилась над мужчиной и присмотрелась как следует. Так люблю я его или ненавижу? Если ненависть ни при чем, зачем тогда убила его? Почему мне потом было так больно? Почему от этой боли мне не хотелось жить? Из-за проклятья склоненной головы? Но… если я его любила, как все вокруг утверждают, почему решилась на убийство? Я сотню лет проводила подле него дни и ночи, не испытывая никаких чувств. Столетиями он говорил мне много непонятных слов, которые совершенно меня не трогали. Он столько раз целовал меня, а однажды, опьянев, занимался со мной парной культивацией… И все же я так и не впустила его в свое сердце. Как же я умудрилась влюбиться в Феникса спустя мгновение после его смерти? А теперь еще эта помолвка с принцессой Суй Хэ…
Внезапно он открыл глаза и уставился на меня оцепенелым взглядом. Ни один из мерцавших в комнате огоньков не отражался в его зрачках. Застигнутая врасплох, я не смела сдвинуться с места. Но он просто посмотрел на меня и спустя мгновение снова закрыл глаза. Я припомнила, что в прошлый раз, будучи пьян, он вел себя так же: просыпался, но не осознавал, что происходит вокруг.
Его губы зашевелились и сомкнулись, словно он пытался что-то сказать. Мне стало любопытно, и я склонилась поближе. Вслушиваясь и наблюдая за движением губ, я разобрала два слова: «Воды…
пить…» Должно быть, после вина у него пересохло во рту.
Я бессознательно сотворила чашку ароматного чая, затем, придерживая затылок, приподняла голову Феникса, поднесла к его рту чашку и плавно наклонила. Но тот плотно сжал губы, и капли чая соскользнули с уголков его рта и скатились, оставив после себя бледное пятно. Я несколько раз повторила попытку, но так и не смогла влить в его рот ни капли чая. Меня охватило раздражение. От безысходности я набрала в рот немного чая, приникла к его губам, заставила разомкнуть зубы и по капле перелила в его рот.
Едва я отстранилась от Феникса, как его опущенные ресницы слегка задрожали. Я уже хотела поставить чашку, но его губы снова зашевелились. «Воды… пить…» – снова прочла я по губам. Во второй раз я набрала в рот чая и собралась напоить его, раздвинув языком ослепительно-белые зубы, как вдруг в мой рот стремительно проник его язык, переплетясь с моим. Я замерла, хотела отшатнуться – и не успела.