Но, повертев головой, Степан обнаружил, что по-прежнему гостит у свояка, который, изрядно перебрав хмеля, негромко посапывал на сундуке.

Через алкогольный угар продралось недоброе предчувствие, и Степан, ухватив холопа за шиворот, произнес в страхе:

— Что с Лукерьей?!

Прикрыл Артем глаза, пережидая гнев, а потом, разлепив, заговорил, не смея поднять очей на господина:

— Батюшка ты наш, Степан Григорьевич, не гневись ты на нас Христа ради. Нет нашей вины…

— Да говори ты, в чем дело, холоп!

— Князь Федор Ромодановский забрал всю твою семью в Преображенский приказ. Сказал, что пока ты не явишься, Лукерью с детушками не отпустит.

— Воды мне, — прохрипел Степан, ухватившись перстами за ворот.

— Сейчас, батюшка!

Зачерпнув ковшом из бочки воды, холоп протянул его окольничему.

— Чего ты мне в рожу-то ковшом тычешь? — горько посетовал Степан. — На голову лей!

— Как скажешь, Степан Григорьевич!

Тонкая струйка покапала на темечко окольничего, слепила растрепанные кудри и заторопилась далее за шиворот.

— Еще лей! — потребовал Степан.

— Ага!

Скребанув ковшом липовое дно бочки, Артем поднял полный ковш и, стараясь не расплескать, бережно поднял к Степану. Уперевшись локтями в колени, окольничий обхватил голову и молчал. Так бывает, когда наваливается неслыханное горе. Вот, кажется, распахнешь глаза, и все будет по-прежнему…

Вода намочила кафтан окольничего, залила сапоги и через щели в полу сбежала на землю.

— Все, — распрямился окольничий, — теперь поехали.

— Как же в таком виде, батюшка, — воспротивился холоп, — что же народ-то скажет?

— Теперь мне все равно, — махнул в сердцах окольничий.