Глава 19 СЛУЖУ ИСПРАВНИКОМ

Веселье улеглось только под утро, когда из винной лавки, что находилась по соседству с пристанищем бомбардира Петра Михайлова, была вынесена последняя бутылка с вином.

Осоловелые гости разбрелись по съемным квартирам, оставив после себя груду переколоченной посуды. Трое горожан, заглянувших на веселье к бомбардиру Питеру, остались лежать под столами, пуская обильную пьяную слюну на кафтаны, изрядно запачканные вином.

По узким городским улочкам размеренно брела стража. Высокий стражник в длинном белом парике, локоны которого свисали на размашистые плечи, остановился у расставленных столов и не без интереса осмотрел груду пустых бутылок, поддел ногой поломанный стул и пошел далее, энергично стуча коваными каблуками по брусчатке.

Город затих, но только на несколько часов. Самое подходящее время для тайных дел.

Невысокий горбоносый мужчина подошел к столу и, обмакнув перо в чернильницу, принялся писать угловатым почерком. Гусиное перо энергично бегало по листу бумаги, выводя высокие буквы. В одном месте оно застыло, как будто надумало передохнуть, а потом также споро заторопилось далее.

Дописав письмо, горбоносый аккуратно свернул бумагу, перевязал, залил узел расплавленным сургучом. Сняв с безымянного пальца огромный золотой перстень с фамильным гербом, крепко впечатал его в расплавленный сургуч.

— Подойди сюда, — подозвал он юношу лет восемнадцати, нетерпеливо дожидающегося у двери. Тот подошел, почтительно наклонился. — Если не будут пускать, покажешь сей герб, — ткнул он пальцем в застывший сургуч, на котором застыл змей с распахнутой пастью. — Отдашь письмо лично министру, а уж он передаст его Августу.

— Хорошо, господин, — упрятал юноша письмо за пазуху. — А как же вы? Не боитесь?

Вопрос застал горбоносого врасплох. Следовало бы одернуть слугу за несдержанность, но помешали наивные, широко распахнутые глаза.

— Я у Петра на хорошем счету. Меня он не тронет. Ну ладно, — отмахнулся горбоносый, — ступай. Рассвет скоро.

Юноша надвинул на глаза треуголку и скорым шагом направился из комнаты. Горбоносый поднялся из-за стола, подошел к окну. Улица выглядела тихой. Но пройдет пара часов, и она пробудится от громкого смеха русского царя. А горожане, привыкшие к размеренной жизни, будут в страхе разбегаться по переулкам.

Уже светало, но уснуть царь Петр так и не сумел. Помаявшись на кровати, он поднялся. В коротком помятом халате, из-под которого торчали худые ноги, спрятанные в коричневые чулки, в громоздких туфлях, шлепающих по полу при каждом шаге, и в длинном ночном колпаке, островерхий конец которого свешивался на худое плечо, царь представлял собой комическое зрелище.

Но смеяться никто и не думал.

Несколько раз государь садился за письменный стол, пытаясь хотя бы вчерне набросать грамоту государыне, но нужные слова не приходили, и в раздражении он швырял перо, заливая чернилами бумагу.

Из соседней комнаты высунулась кудлатая голова Меншикова. Губы расплылись в любезной улыбке: