Мысль мелькнула на краю сознания яркой вспышкой. Я постаралась ухватить ее, и… взгляд зацепился за настенные часы. Стрелки показывали: еще пять минут – и я начну опаздывать к врачу. Черт! Почти пришедшее озарение сбежало от меня, как молоко с плиты. Без шанса догнать и поймать. Так что я наскоро попрощалась с Ириной и поспешила в клинику.

Причем я по пути так разогналась, что в кабинет влетела на полной скорости, как торпеда. Врач, глядя на то, как я ураганом промчалась от дверей до стула, предназначенного для пациентов, лишь усмехнулась:

– Обычно так спешат те, кто уже рожает.

– Я еще нет, но начинать тренироваться никогда не поздно, – отозвалась я и выдохнула. Уф. Успела. И, лишь осознав это, вспомнила, что не поздоровалась. – Добрый вечер!

– И вам добрый! Карина Поддубник, как я понимаю? – уточнила женский доктор, сверяясь с монитором.

Я лишь кивнула, как-то враз оробев. Состояние для меня было непривычным и почти забытым: стеснение приходило ко мне нечасто. Реже и удивительнее (с учетом вечного дефицита в бюджете редакции) был только приход годовой премии на карту.

Да, для многих… Да что для многих, почти для всех Карина Поддубник была решительной, пробивной, бесстрашной, всегда закованной в броню сарказма и готовой дать отпор. Я так и шла по жизни: с опущенным забралом добивалась поставленных целей. За моей спиной говорили: сильная женщина.

Но быть такой нелегко. Потому что если ты плачешь, то лишь внутри, отключив телефон, закрывшись одна в пустой квартире. С надрывом. Крича в пустоту раненным зверем. А после этого смахиваешь слезы, берешь себя в руки, чтобы на утро следующего дня улыбаться окружающим. А может, и злиться, негодовать, куда-то бежать… Делать что угодно, только бы не показывать свою уязвимость, не показывать себя настоящую.

Мне поневоле пришлось стать сильной, иначе не выжить. В этой профессии. В этом мире. А хотелось… Хотелось, чтобы просто рядом был тот, к кому я бы могла прижаться, расплакаться и рассказать обо всем.

Но сильного плеча рядом не было. Имелось лишь хрупкое. Женское. В белом халате.

– Да, – выдохнула, чувствуя, как внизу живота начала медленно вить кольца ледяная змеюка.

– Что ж, рассказывайте, – произнесла госпожа Льдова.

Всего несколько слов. Но они были сказаны с… мягкой силой. Той, которая вселяет надежду, уверенность, не позволяет удариться в слезы и начать жалеть себя.

Дана Льдова смотрела на меня. Прямо и открыто. И ее взгляд словно говорил: тебе нужно сражаться, и я помогу тебе в этой борьбе.

Я начала говорить. Мой голос, чуть хриплый, ни разу не сорвался на дрожь. Хотя озвучивать один из своих главных страхов – стать бесплодной – было тяжело.

А врач слушала. Внимательно. Порой уточняя и что-то записывая. А после Дана шустро защелкала мышкой, листая результаты анализов, которые я до этого сдавала по направлению другого врача в этой же клинике. Их Льдова изучала долго и внимательно, а затем пригласила меня на кресло на осмотр. После него я и спросила о главном:

– Я смогу иметь детей? Своих? Сама?

– Пока – да. Но динамика гормонального фона, судя по анализам, отрицательная и стремительная, – получила честный ответ. – Можно попытался ее замедлить медикаментозно, но перед назначением препаратов мне нужно убедиться, что ваша коагулограмма в норме, нет подозрения на поликистоз. Также меня интересует ваш прогестерон – сдадите его дважды: со второго по пятый день цикла и с двадцать первого по двадцать третий день… А также эстрадиол, кальцитоцин…

Дана еще что-то говорила, но все эти слова звучали для меня тарабарщиной. Я лишь поняла, что в ближайший месяц нужно будет сдать кучу анализов.

– А пока… Что мне делать? – выдохнула я.