На последней фразе усмехнулась про себя: вот ведь девица эта – Галочка. Сколько для нее делается всего! А нет чтоб для Анечки, Танечки, Кариночки…

Реставратор же, и не подозревая о моих мыслях, кажется, вообще успокоилась, потому как, облегченно выдохнув, произнесла:

– Если честно, то и рассказывать особо нечего. Особенно для этого вашего обзора…

– Совсем? – я улыбнулась. Дружески. Располагающе. Хотя внутри ощутила, как натягиваются до предела нервы. Это тоже была часть моей работы – уметь управлять эмоциями. Своими и чужими. Вызывать доверие или провоцировать. Чтобы заставить человека не просто говорить с тобой, но и быть честным. Даже если он этого не хочет. – А о том, как испугались, как побежали, что услышали: сирену или там, может, взрыв какой… Мне не нужно все с точностью до минуты. Главное – что вы чувствовали, как действовали…

Я закинула удочку, сместив акценты. Позволила реставратору ощутить себя в безопасности. Ведь большинство обманщиков думает: что может быть нейтральнее, спокойнее и надежнее, чем рассказ о чувствах? Это не хронометраж, на котором могут подловить. Не подробное описание всех выдуманных деталей. И не перечисление своих действий в обратном порядке. К слову, последнее – самое сложное.

Ведь наш мозг так устроен, что ложь он воспринимает линейно – от начала до конца, а просьба рассказать, как все было, от итогов к началу вызывает ступор. Кстати, именно на этом порой прокалываются даже маститые врали.

Ирина же не выглядела прожженной аферисткой. Но кто знает…

– Что я чувствовала? – произнесла она как-то даже слегка растерянно. – Испуг. Я правда мало что помню. Взрыв – да, звук тревожной сигнализации – тоже. И как бежала по задымленному коридору. Потом оказалась на улице и услышала уже пожарные сирены. Я как в ступоре была, если честно. И только когда заливать все начали, поняла, что нужно было забрать с собой картину, над которой работала. Она бы тогда не сгорела… Но я так перепугалась, что себя не помнила. И руки дрожали.

– Но сейчас все позади. И руки у вас уже не дрожат?.. – полувопросительно произнесла я, разглядывая несколько картин, что были в реставраторской. Две из них лежали на огромном рабочем столе. А одна, небольшая, стояла на мольберте и, судя по бликам краски, была еще совсем свежей. – Они ведь главное для художника.

– Да, главное, – согласилась Ирина и, смущенно поправив очки, добавила: – Только я не художник, а реставратор. Хотя, бывает, пишу. Для себя.

– Вот эта картина ваша? – догадалась я, кивнув на мольберт с холстом, на котором были изображены обрывистый берег моря, зелень травы под сенью дуба на переднем плане. Вдали парусник.

– Да, недавно писать закончила, – ответила Ирина и чуть закусила губу.

Я не была знатоком живописи, но дедушка – ценитель искусства – раньше часто по выходным водил меня по музеям, так что общее представление о полутени, перспективе и обилии воздуха и света имелось. Так вот, могла с уверенностью сказать: по всем перечисленным пунктам в работе художницы был идеальный баланс. Только этого я говорить не стала, опасаясь, что Ирина насторожится. Поэтому, подойдя поближе к мольберту, встала рядом с этажеркой, на которой стояли краски, скромно произнесла:

– Красиво. А главное – понятно. А то я, если честно, не понимаю современное искусство с его кляксами и абстракциями…

Постаралась, чтобы это прозвучало подкупающе, так, словно мы были просто хорошими знакомыми.

– Я тоже к авангарду не очень. Даже диплом защищала по эпохе романтизма в русской живописи… – произнесла она.

Вот только странность: если первую часть фразы реставратор сказала чуть ли не с гордостью, то под конец словно спохватилась, что сболтнула лишнего.

Я невольно насторожилась, сделала шаг и…

– Осторожнее, вы сейчас запачкаетесь! – воскликнула Ирина, заставив меня замереть. Я осторожно посмотрела вбок и увидела: поздно. Я задела бедром лежавшие на полке грязные кисти – на светлой ткани осталось темное пятно. – Подождите, сейчас уберу, – засуетилась Ирина. – Хорошо, что я пишу гуашью, ее легко убрать. Если бы масляная, то тут все гораздо сложнее…

Ирина тараторила, выводя мне ваткой краску с ткани. Пара минут – и брюки были как новые. Словно чистый холст – бери и пиши…