Спустя сорок пять минут от звонка на почте начальства уже все было. А я была в раздрае, бессилии, усталости. Хотелось упасть лицом в подушку и забыться тяжким сном праведницы. Апатия и серость нахлынули вновь, напомнив о сегодняшнем непростом дне. В общем, состояние из серии: Александр Солженицын, Джек Лондон, Виктор Гюго, как говорится, кто знает еще – добавляйте.
Ответ от старого Лиса пришел почти мгновенно. Всего одно слово, которое порой выбешивало больше любых речей. «Ок», – гласило сообщение. И все. Никаких «спасибо» и «молодец».
Посчитав, что начальство все устроило, я посмотрела на часы. До полуночи еще было время. А меня в нем уже почти не было. Жутко хотелось спать. И диванчик в коридоре показался мне таким милым и уютным… Но я собралась (и в мыслях, и с вещами) и все же вызвала такси.
Вот только по иронии судьбы приехала та же самая машина. Водитель глянул на меня. Судя по мрачному лицу, узнал, родимый, и предупредил:
– Маршрут менять не буду. И так из-за вас потом в пробке проторчал минут сорок!
Я покладисто согласилась и залезла в машину, подумав, что водитель хоть и злой, но добрый. Потому что другой бы, завидев меня, дал бы по газам, сбросив заказ. Так что я приплюсовала к пяти звездам еще и чаевые.
В квартире у Юрика я оказалась, когда наступила первая минута того призрачного мига, который люди величают завтра. Приятель еще не спал.
– Чем занимаешься? – заглянув на кухню, спросила я у друга.
– Придерживаюсь ПП, – гордо уточнил Юрик.
Я скептически глянула на масляный беляш в мужской руке, и друг со вздохом, как для неразумной дитяти, пояснил:
– Ну смотри, на днях у нас были пельмени, а еще плов. Сегодня вот пирожки… – любовно поглядывая на огромную, но уже полупустую тарелку с оными, возвестил Юрик.
Мне тоже как-то сразу захотелось стать поборницей такого питания, пока оно не кончилось в недрах Юрика. И я причастилась к сдобе. Вот только та оказалась очень сытной. После второго беляша в меня уже ничего не лезло.
Приятель же… Вздыхал и жевал… Жевал и вздыхал… А когда ничего не осталось, с сожалением поведал, что пирожков была вот такая горка. Которую он, к слову, сам напек. И даже рукой показал.
– И ты ее… – протянула я, не зная, чему больше поражаться: аппетиту друга или тому, что он совершил героический кулинарный подвиг. Чтоб он и приготовил что-то сложнее кофе…
– Ну надо же мне было как-то выживать в этой холодной одинокой ночи, – с патетикой выдохнул друг.
– Как-то ты слишком усердно выживал, – заметила я, дивясь мощи желудка приятеля.
– Я вообще парень старательный, – гордо отозвался он и вперевалочку, в лучших традициях пингвинов, потопал к себе спать.
Тушили мы музей не столь долго, сколько проверяли, можно ли пускать туда оперативников. Если бы не рванули баллоны, было бы гораздо проще. А главное – старшой бы не пострадал. О том, как он, мы с парнями узнали первым делом, едва вернулись в часть. Оказалось, что хоть Веню и здорово помяло, но ничего жизненно важного не задело. Остальное же… Переломы зарастут, ушибы заживут, уязвленная мужская гордость… С ней было посложнее. И не только Вене, но и, как выяснилось, мне.
– А за проявленные храбрость и героизм при спасении товарища и при тушении пожара представлю тебя к награде, – хлопая меня по плечу, произнес зам, утирая пот с лоснящегося лба тыльной стороной ладони. В кабинете, хоть и час был уже вечерний, стояла почти июльская духота. Это и неудивительно, когда окна на южную сторону, а солнце жарит почти как летом. – Пока же будешь старшим в расчете.