– Неужели проводку замкнуло?.. – спросила словно бы невзначай, ни к кому конкретно не обращаясь, но так, чтобы мужичок услышал.

– Да нечему там замыкать! – с жаром воскликнул толстячок, поворачиваясь ко мне. – Все недавно проверяли! И из трубок ихних газом пшикало, и сигнализация пожарная вопила исправно! Даже когда дыма не было, только пыль от перфоратора. И ведь, собака, так по ушам била, что мочи нет. А трогать – не смей, пока бригада не приедет…

– И сегодня она сработала? – допытывалась я. Все же странно было, что так полыхнуло…

– И сегодня, – согласно отозвался мужичок. – Только опосля того, как полыхало дай боже! – и он экспрессивно махнул рукой в жесте: «Да ну вас!» – а затем спустя несколько мгновений добавил: – За что только эти паразиты деньги дерут и проверки свои устраивают, если ни хрена не работает?!

– И не говори, Евгений Маркович! – шумно возмутилась дама, стоявшая рядом. – Вот потушат, и дирекция на этих молодчиков в суд непременно подаст. Зачем только устанавливали свои пожарные приблуды, если толку от них ноль? А ведь мы почти ремонт закончили в восточном крыле… Сейчас эти Микеланджело со своими брандспойтами по свежей-то штукатурке намалюют новую Сикстинскую капеллу, – едко закончила она.

Я повернула голову и увидела сухую, как пятка, и худую до анорексичности даму. И куда в этакую воблу вяленую поместилось столько желчи?

– Так, значит, горят не экспозиции? – уловила я главное.

– Милочка, еще бы горели они! – возмутилась воблообразная леди.

– Так им и так бы ничего не было… – встрял в разговор до этого молчавший дедочек и получил презрительный взгляд воблообразной. Но старичка это не смутило, и он пояснил: – В залах специальная защита стоит. В случае пожара перед картинами газ особый выпрыскивается, чтоб, значит, они не сгорели.

– Жаль, в реставрационной таких средств нет, – вздохнув, заметила стоявшая чуть поодаль брюнетка. Она как-то задумчиво смотрела на пламя, которое отражалось в линзах ее больших очков.

– А там что-то было ценное? – я повернулась к говорившей и пристально посмотрела на девушку, которая казалась мне вчерашней школьницей.

– «Весточка» Лакронова. Но уже, похоже, больше не будет…

– Это известный художник? – спросила я прямо.

Реставратор ответить не успела. Раздался зычный крик кого-то из пожарных:

– Все! Готово!

Я посмотрела на еще недавно полыхавшее здание. Сейчас оно таращилось на улицу черными провалами окон первого этажа. Они чем-то напоминали мне пасти драконов, страдающих хронической изжогой.

– Заходим! – голос Воронова я узнала сразу, хотя из-за защитного шлема и ворота-стойки его было практически не видно.

Виктор махнул рукой по направлению к дверям и сам первый двинулся к ним.

Музейные же наблюдали за огнеборцами с прагматичным трепетом: переживать – переживали, перешептывались, заламывали руки, смотрели с отчаянием на копоть стен, но никто даже шагу не сделал в сторону крыльца. Видимо, хранители искусства лучше других знали, что оно требует жертв, и оными становиться не хотели ни в коем разе. Тем более что и алтарь какой-то паленый, и жрецы в противогазах… В общем, не та атмосфера.

Я же просто ждала. И новостей, и конкретно одну белую птичку, чтобы забрать у нее наконец свой сотовый. Но Воронов все не появлялся. Зато прибыли и другие спецы: МЧС, следователи, мои коллеги…