От последних слов припекло уже у меня. И вовсе не от температуры в кабинете. Мне не хотелось, пусть и на время, занимать Венино место и вот так… когда он сам лежит на койке. Да еще и награду за это получать. Враз стало как-то тесно. Будто в гробу.

Я ответил заму мрачным взглядом.

– Любой бы на моем месте вытащил напарника, – отозвался я.

– Любой бы на твоем месте не ерепенился, а сказал: «Так точно!» – рявкнул зам, сурово зыркнув на меня.

– Так точно! – гаркнул я и вытянулся, как по команде «смирно».

– Есть возражения? – проведя ладонями по лысой, в обрамлении венчика седых волос, макушке, уточнил начальник.

– Никак нет, – ответил по уставу.

– Ну, это хорошо, что возражений нет, – хмыкнул довольный зам и добавил отеческим тоном: – Потому что все равно придется… И от награды тоже нос не вороти. Пригодится, если министерские на тебя бочку катить будут. Еще благодарен будешь, – устало махнув на меня рукой, выдохнул зам и скомандовал: – Свободен!

После этого приказа я и отправился к себе. До конца дежурства оставалась еще целая ночь. И очень хотелось, чтоб прошла она тихо. Хотя… Леха и тихо – понятия несовместимые. Вот и сейчас, сев ужинать на общей кухне, он не унимался.

– Слушай, Ворон, я тут че подумал: эта же министерская… она ничего так. Подойди к ней, поговори. Извинись за то, что запенил ее… Цветочки подари, то, се… В общем, замути. Устрой жаркую ночку… Так и канал сохранишь, и удовольствие получишь…

Судя по всему, малой еще что-то хотел сказать, но осекся.

– Лех… Ты слышал такую поговорку: слово не воробей. Вылетит – береги скворечник, – с намеком отозвался я, холодно посмотрев на напарника, у которого язык был без костей, мозги без тормозов, а тело без инстинкта самосохранения.

– А че я такого сказал-то? – непонимающе спросил мелкий. – Совместить потребности тела с сохранением своего дела…

– Ты предложил переспать за преференции, – подал голос механик, подхватывая вилкой спагетти. – Пару веков назад этим обычно занимались фаворитки и… проститутки.

– Спасибо, Михалыч, – голосом, далеким от благодарности, отозвался я.

– Не зфа фшто, – безмятежно ответил водитель, перемежая слова со смачным хлюпаньем: он, прикрыв глаза от удовольствия, начал втягивать в себя спагетти.

Выходило это у него впечатляюще. Если бы Михалыч был пылесосом, то однозначно самым мощным. Таким, который, начиная работать, поднимает у соседей снизу к потолку все. Включая самих соседей и диван. Потому что всасывающая мощь механика поражала. С тарелкой пасты, которую я готовил треть часа, он расправился за минуту. Оное время я потратил на то, чтобы наложить еще две порции и, собственно, сесть есть. Леха же занимался несвойственным ему делом – смущался.

– Извини, я как-то не подумал, – он виновато почесал короткий ежик волос на затылке, – что это так стремно со стороны…

– Не «стремно», а «не по-мужски». Говори по-русски, салага, – беззлобно проворчал Михалыч.

Я же, накрутив пасту на вилку, задумался.