— О аллах, неужели на старости лет мне суждено лишиться единственного сына. О всемогущий, если я в чем-то виноват, то виноват только перед тобой! Спаси моего мальчика…
Барлыбай, словно во сне, поднялся с земли и, сжав руками виски, тяжелыми неверными шагами направился в сторону своей юрты. Но вдруг неестественно изогнулся, схватился за сердце и, как подкошенный, грузно повалился на землю. Когда Еркебай подбежал к отцу, тот был уже мертв.
Казакбаев и Ермеков переглянулись: как отреагируют люди на неожиданную смерть бая. У тела Барлыбая засуетились его родственники, заплакали жены, но остальные кочевники стояли в мрачном молчании. Разрывая гнетущую тишину, раздался яростный выкрик:
— Злодеи, аллах все видит! Вот он и покарал одного из этих кровопийц. Чего мы ждем? Нужно прикончить и другого пса!
Толпа возбужденно зашумела:
— Правильно! Сколько несправедливости и крови на их грязных руках!
— Всю жизнь угнетали нас! Будьте вы прокляты! Злодеи!
Кенес, понимая, что все это может плачевно закончиться для Алдажара, обратился к народу:
— Остановитесь! Выслушайте меня! Ваш гнев справедлив, много выпало на вашу долю страданий, горя и издевательств. Но мы не вправе сами вершить суд над баями и их приспешниками. Их покарает Советская власть, наш, народный суд, по нашим справедливым законам. Успокойтесь, преступники не уйдут от возмездия!
Когда волнение утихло, он вновь обратился к степнякам:
— Мы просим оказать нам помощь в учете и конфискации скота и имущества баев Алдажара и Барлыбая.
Уполномоченные, окруженные чуть ли не всем аулом, приступили к конфискации.
Молдабай сам занялся расследованием дела по убийству чабанов Казамбая и Тышканбая. Он еще и еще раз анализировал, кто же мог совершить такое тяжкое преступление: бай Барлыбай в последние минуты жизни упоминал имя сына, а старшина Сайлыбай подтвердил, что он действительно послал чабанов вдогонку кошу Карамана с поручением. Среди чабанов ходили упорные слухи, что это дело рук баев и их сторонников.
Кочевники негодовали. По всей степи только и говорили об этом убийстве. Многие приходили к Ермекову и требовали немедленного ареста байских сынков, удивлялись его медлительности. Но достаточных улик против Еркебая, веских доказательств и информации о том, сколько было участников убийства и какова их роль в совершенном преступлении, у Молдабая не было.
Конфискация шла полным ходом, простые кочевники, поверив и удостоверившись в правоте проводимых Советской властью мероприятий, ликовали. Опыт и чутье подсказывали Ермекову: именно сейчас возможна добровольная явка с повинной какого-нибудь участника преступления.
Шел последний день конфискации. В каждом ауле был устроен той, на который приглашали уполномоченных и работников милиции. Молдабай мягко отказывался от приглашений. Он еще и еще раз просматривал материалы, сопоставлял факты, вызывал нужных ему людей. Его размышления прервал приход юноши.
— Я знаю убийц, — голос юноши дрожал от волнения, он нервно мял в руках шапку. — Это Еркебай и его джигиты. Я могу перечислить их всех поименно. Еркебай не говорил нам, куда мы едем… А потом в степи мы встретили Казамбая и Тышканбая. Их убили Еркебай и его дружки. Привязали арканами к коням и тащили на полном скаку по земле. Джигиты храбро вели себя перед смертью: они плевали байскому сыну в лицо и говорили, что конфискация все равно будет проведена, а Советская власть отомстит за них.
— Простите меня, агай! — юноша упал на колени. — Я не виноват, я был только коноводом у Еркебая. Он всем нам пригрозил расправой.
Молдабай поднял юнца с пола юрты, жестом показал ему на стул и внимательно посмотрел на джигита. «Сколько невинных людей стали жертвами этих негодяев, — подумал он. — Вот и этот, ведь сопливый совсем еще, а стал соучастником. И до конца своих дней будет помнить об этом».
Видя, как волнуется и жмется от страха юноша, Ермеков спокойно сказал: