Однажды его вызвали в райком партии и, после долгой беседы, предложили пойти в органы милиции. Считая, что там должны работать особенные люди, он пытался отказаться. Молдабай много читал о Дзержинском, о Менжинском — эти люди были для него эталоном честности и преданности партии. Его выслушали, не перебивая, но пояснили: для начала он обладает необходимыми способностями, ему полностью доверяют, он умен, смел. А умение и опыт придут со временем.
Молдабай весь отдался новой работе. Беспокойные будни увлекли его.
Воспоминания Ермекова прервал стук в дверь. В кабинет вошел Караман. Молдабай, обрадованный его прибытием, встал из-за стола и поспешил навстречу чабану:
— Караман, друг ты мой, — усаживая его в кресло, заговорил он, — я должен бы принять тебя, как дорогого гостя, усадить за дастархан, а потом уже обсуждать наши дела. Но сам видишь, какое сейчас время: баи готовы на все, немало случаев вооруженного неповиновения советской власти. Вчера похоронили двух комсомольцев-рабфаковцев. Я только что вернулся из поездки в местность Тенгиз, заезжал и в другие кочевья. Много родов откочевало с насиженных мест. Все это результат провокационных действий богачей, мулл и биев. Эта свора может заморочить голову любому доверчивому человеку. Обо всем этом мы информировали советские и партийные органы, и, взвесив все, решили не препятствовать откочевке, на которую подбили степняков Алдажар и Барлыбай.
— Да, коши Алдажара, Барлыбая и некоторых других баев уже за Сырдарьей. Признаться, я не понимаю, почему вы медлите с конфискацией скота у них? Баи действуют решительно, и люди начинают сомневаться. Колеблются и многие мои друзья. Перед откочевкой побывал у меня чабан Жарылкап и сказал: «Противиться бессмысленно. Алдажар со своими людьми гонит нас неизвестно куда и никто не смеет препятствовать ему. Стало быть, нам суждено жить, как раньше». Скажи, Молдабай, может быть, он прав? — спросил у Ермекова степняк.
— Всему свое время, Караман! Баи Ахмет и Хайрулла уже арестованы. Скот их роздан беднякам. Бедняки начинают на наглядных примерах понимать, что к чему, — успокоил Карамана Молдабай. — Не беспокойся, Алдажар и Барлыбай никуда от нас не денутся. Мы не позволим им угнать скот в Афганистан. Пусть только все их коши соберутся за Сырдарьей. Передай своим джигитам: пусть будут наготове!
После разговора с Караманом Ермеков собрал своих сотрудников. План действий на ближайшие дни был разработан до мельчайших подробностей.
XI
Алдажар и Барлыбай сумели поднять все свои аулы, коши, перегнать бесчисленные отары овец, табуны лошадей. К ним присоединилось немало других кочевников, подпавших под их влияние.
Наконец это шумное, хлопотливое хозяйство добралось до благодатных берегов Сырдарьи. Быстро, не останавливаясь ни на один час, кочевники переправились на другой берег реки, стали собирать юрты. К Караману, занятому устройством вновь прибывших, подошел один из его друзей — чабанов. Он сообщил, что скоро прибудут последние коши — Казамбая и Тышканбая, которых, по поручению старшины аулов Алдажара, уже давно послали к Караману. Джигит был удивлен, что чабаны до сих пор не прибыли.
Карамана охватила тревога за судьбу своих друзей. Он хотел было припугнуть старого хитреца Сайлыбая и узнать обо всем поподробнее, но сдержался.
Алдажар и Барлыбай, дожидавшиеся последних кошев, решили собрать своих людей и объяснить им, необходимость откочевки в Афганистан. Они хотели заранее предупредить возможное недовольство измученных людей.
Алдажар горячо и проникновенно обратился к собравшимся степнякам:
— Братья-казахи, соплеменники мои! Веками мы жила в этих степях и были сами себе хозяевами. Каждый знал свое место, и все жили в мире. Но сейчас… — голос бая дрогнул, — нас всех постигло несчастье. Власть переменилась, и нами хотят править неверные — кафыры. Они разрушат наши очаги, осквернят наши обычаи и традиции, которые установлены самим аллахом и свято чтились нашими предками. Хотят растоптать нашу веру, и мы не можем оставаться там, где забыли аллаха. Так не лучше ли умереть на чужбине смертью праведника, чем подвергаться здесь позору и бесчестию. Страшное время наступило для нас на родной земле. Проклятие неверным! Снимемся с утренней зарей. Пусть вас не мучают сомнения, мы поступаем так, как велит аллах!
Закончив свою речь, Алдажар ритуально взял горсточку земли и положил ее в рот. Глаза его наполнились слезами. Он скорбно встал на колени и припал губами к земле. Его примеру последовали многие. Горький плач и причитания наполнили степь. Алдажар сумел найти путь к сердцам людей, измученных неуверенностью в завтрашнем дне, противоречивыми слухами, долгой откочевкой. Особенно подействовали его слова об ужасах, которые неверные принесут в степь, о каре аллаха за вероотступничество.
Степняки начали разбирать юрты, упаковывать вещи. Забивался жертвенный скот, чтобы в последний раз на земле предков вспомнить святых, прочитать аяты из Корана, попросить аллаха о помощи в трудной дороге и послать проклятия тем, кто вверг их в беды и страдания.
Караман с болью смотрел на эти спешные сборы. «Да, видно, не сумел я переубедить людей, не смог открыть им глаза на происходящее, — думал он. — Сколько говорил с чабанами, казалось, многие уже поняли, какие козни готовят им баи, какая злая судьба их ждет… Лишь сыграв на святых чувствах верующих, Алдажар свел на нет все мои усилия. Спасает собственную шкуру и богатство, а выступает как благодетель. И ведь ни один не сказал ни слова против… Приедут ли, наконец, Молдабай и его люди? Неужели они опоздают?»
Уже вечерело, когда вдали показалась группа всадников, спешащих к становищу кошей баев. Казакбаев, Ермеков, активисты и большой отряд милиционеров, подъехав к кочевью, разделились на группы и окружили его.
Для Алдажара и Барлыбая их приезд был словно гром средь ясного дня: баи считали, что им уже удалось избежать опасности.
Казакбаев сдержанно, но подчеркнуто вежливо — по всем мусульманским правилам — поздоровался с Алдажаром. Бай, не сумев подавить охватившего его волнения, трясущимися руками принял рукопожатие Кенеса Казакбаева и предложил всем присесть на расстеленный поверх кошмы ковер. Затем, соблюдая обычай, на правах аксакала, льстиво обратился к приехавшим: