Свирепые воины бросились на помощь своему командиру с мечами наизготовку. Но блондинка тоже была не лыком шита. Поняв, что ей не справится с этим боровом, который уже успел сбросить её, девушка извлекла из голенища ботинка самый настоящий охотничий нож с костяной ручкой и приставила его к горлу лысого военачальника.

— Где Дебби?! Отвечай! Быстро! — крикнула она на чистейшем русском языке.

И повернулась к остановившимся в нерешительности воинам. — Или вы отдаёте пленных, или я убью его!

Воины не шибко понимали её слова, но приставленное к горлу «генерала» лезвие и без того было красноречивым.

— Бросайте оружие! Ну же! — Она сильнее прижала нож, и по шее командира тонкой струйкой зазмеилась тёмная кровь. Толстяк что-то замычал, выкатывая глаза.

— Во даёт деваха, — только и успел прошептать восторженный Костя.

— Сзади! — крикнул Илья, но опоздал: лихо запущенная одним из воинов дубина достигла цели, ударившись о затылок блондинки, и мигом свалила её на землю.

Пришедший в ярость командир продолжал орать, плеваться и топать ногами в тяжёлых сандалиях, пока вояки сгружали бесчувственное тело девушки в похожую на клетку телегу. Костя посторонился и присел рядом с другом, уступая вакантное место временно обездвиженной даме. Когда обоз тронулся дальше, друзья принялись с интересом рассматривать незнакомку.

— Жива? — склонился над ней Костя и приподнял короткие, едва закрывающие уши, белые волосы. Раны не было. Блондинка застонала и дёрнула плечом, словно отгоняя назойливую муху.

— Жива, — констатировал Илья и поправил её причёску, старательно укладывая ровную чёлку на тонкие чёрные брови. Из-под длинных опущенных ресниц гневно блеснули тёмные глаза.

— Наша девчонка! Стопудово! — зашептал Костя. — Смотри! И шмотки современные! — а увидев гневный взгляд Амилы, он приблизился к незнакомке ещё ближе, почти касаясь её бёдер. На тонком загорелом лице девушки подрагивали чёрные ресницы, будто она видела тревожный сон.

— Наша, родная, — глупо заулыбался Илья. — И как её сюда занесло?

— Да так же, как и нас. Магнитная аномалия, гипноз, пришельцы, проклятие лесника — я уж и не знаю, что думать…

Дождь усиливался. Обоз свернул в чащу и стал пробираться сквозь густые заросли, в которых воякам приходилось прорубать дорогу, недовольно ворча и озираясь на крикливого и вечно недовольного военачальника.

Наконец, обоз выбрался из леса. Вниз, к лугу, мулы побежали веселее, иногда воинам с трудом приходилось догонять их.

В поросшем бурьяне поле селение с поднимающимися к серому небу струйками дыма было видно издалека. Тёмные хижины отчётливо вырисовывались на фоне зелёных холмов и сопок. Воинственная деревня была предусмотрительно обнесена высоким частоколом, видимо, на случай войн, нападений животных и прочих неприятностей. Имелись даже охраняемые железные ворота, ржавые, но ещё довольно прочные. Как и в предыдущей деревне, обмазанные глиной хижины стояли вкруг центральной, обнесённой белым камнем площадки. Здесь, как на перроне, уже толпились встречающие. С улыбками и распростёртыми объятиями дикари встречали вернувшихся с добычей воинов. В отличие от подданных Ахтынкулука, местные жители были одеты полностью, и не в шкуры, а сшитые из ткани одежды, пусть и довольно потрёпанные. У некоторых на ногах красовались плетёные, похожие на дырявые лапти сандалии, у других даже имелись кожаные остроносые башмаки. Головы одних венчали чепцы и кривобокие шляпы, других — диадемы и металлические обручи. Здесь было намешано всего понемногу, так как большинство уборов были попросту привезены из путешествий-набегов на соседние племена.

Дикари принялись выгружать награбленное имущество, тут же по-братски деля его между собой и стуча друг другу в небритые рожи. Женщины вешались на крепкие шеи своих вернувшихся мужей и алчно выхватывали из их потных и испачканных чужой кровью рук украшения, шкуры и посуду. Все суетились вокруг телег, озаботившись делёжкой чужого имущества, и никто не обращал внимания на пленных чужеземцев.

Но вдруг толпа смолкла и расступилась. Пленники в телеге тотчас насторожились и вытянули шеи, ожидая увидеть грозного свирепого вождя или кровожадного шамана с кинжалом на изготовку. Каково же было их удивление, когда из толпы вынырнула приземистая бабуля с посохом и в сером до земли одеянии. Эдакий божий одуванчик с собранными на затылке седыми волосами и обвисшими круглыми щёчками. Для полноты картины ей не хватало лишь очков на носу, кружевного воротничка и накрахмаленного передника. Казалось бы, она ничем не отличалась от обычных старушек, что гроздьями облепляют лавочки каждого заурядного дома в каждом заурядном городе, если бы не висящая на шее ржавая велосипедная цепь и обрамляющие полные запястья обоймы подшипников.

В полной тишине она прошествовала к клетке с пленниками, даже не взглянув на горы награбленного добра. Приблизила к прутьям широкое скуластое лицо, прищурила водянистые глаза, затем повернулась к «народу» и изрекла скрипучим старческим голосом:

— Работать! — и потопала обратно, чуть переставляя полные ноги в плетёных сандалиях.