С этими словами Илья повернулся к другу и увидел, что тот укрылся сухой травой и уже беззаботно сопит.
Спать было, мягко говоря, неудобно. Всю ночь Илья вертелся, пытаясь отвоевать себе хоть немного места на подстилке. Рядом звенели огромные надоедливые комары. Костя отчаянно отбивался, бормотал сквозь стиснутые зубы и размахивал руками.
Под утро стало холодно и зябко. В узкую щель над головами проникали лучи восходящего солнца.
Мысли о том, где они оказались, и, главное, каким образом, никак не покидали Илью. Больше жизни он мечтал попасть домой, к родной жене и компьютеру. Таких испытаний у него ещё не было. Даже в армии, где он служил связистом, его так не напрягали, а каждые выходные была увольнительная. Он ехал домой, где его ждала невеста, а ныне жена Ленка. И что теперь делать — он даже не мог представить. Пусть они выберутся из посёлка, что будет потом? Эх, был бы рядом лесник, он бы наверняка разобрался, что к чему. А они, дурни, спёрли его навигатор, и теперь ломают голову, как вернуться. Карма!
К утру тяжёлые мысли развеялись, Илья уснул. Но выспаться не удалось. Снаружи послышался громкий топот. И не просто топот, а будто слаженные шаги целой роты. Дикари приближались, горланя на все лады торжественную песнь. Илья спохватился. Сердце сжалось в предчувствии беды. Вдруг вспомнилась его глупая шутка «придёт беда, когда закончится огненная вода». Только теперь было не до смеха.
Тяжёлый, прикрывающий вход камень с грохотом откатился в сторону. За ним стояла пара десятков разодетых и разукрашенных человек — высокие, широкоплечие, лучшие воины посёлка. Стоящий впереди сухонький шаман Анука на ка ткнул сухим скрюченным пальцем в менеджеров и что-то сказал. Костя ещё тёр глаза, пытаясь вернуться в реальность, когда их силой выволокли из пещеры и под дружные возгласы потащили прочь.
— Эй! Пусти, придурок! — кричал Костя. — Буду тестю на тебя жаловаться, понял? Тестюшка, дорогой…
Ахтынкулук стоял на поляне, где вчера друзья видели шесты и охапки хвороста. Позади угрожающе нависала каменная скала, отбрасывая длинную серую тень. Грузный вождь поставил ногу на покрытый письменами камень, и спокойно покуривал трубку. Амила переминалась с ноги на ногу, стоя за своим отцом, и совершенно не обращала внимания на орущего и вырывающегося Костю.
— Вот ты какая, Милка! — он дёрнул рукой, пытаясь дотянуться до неё, и понял, что руки крепко связаны за спиной. — И не узнаёт даже…
— Плохо ты старался вчера, Воропаев, — заметил Илья. — Вот, блин, и слиняли…
Он обернулся и посмотрел на громилу, который держал связывающую их верёвку. Выражение каменного лица говорило о том, что все просьбы и уговоры будут напрасными. Тут даже огненная вода не поможет. Всё население деревни, от маленьких отпрысков до седых старушенций, которые раскачивались в танце и потрясали обнажёнными дряблыми телами, собралось у скалы на поляне.
Они были крайне возбуждены, бурно обсуждали на своём языке нечто важное, тыкали грязными пальцами в пленников и в безоблачное голубое небо. Женщины суетились вокруг неотёсанных шестов, ровными рядами укладывая хворост и сухую траву.
В середину площадки вышел Анунака в своей неизменной маске и разукрашенный так же, как и на предыдущем празднике. Похоже, мода на карнавальные костюмы у них оставалась неизменной. Шаман держал в руке посох, указывал им на небо и истошно взывал о чём-то к показавшемуся из-за скалы солнцу. При этом его унылую песню слушали внимательно, согласно кивая лохматыми головами.
— Костян, они что, обкурились? — прошептал Илья.
— А чёрт их разберёт. Умотать бы под шумок. Только как?
Умотать не удалось. Толпа раздвинулась, а друзей под дикие вопли и крики поволокли к скале. Там их привязали к ржавым, неизвестно кем вбитым крючьям. Небо, будто предчувствуя беду, потемнело. А шаман всё смотрел вверх, ожидая чего-то особенного.
— Небо-отец, мать-земля, — лепетал он в шаге от пленных вполне знакомые слова. — Небо — оплоднять, женщина-земля рожать, кровь — есть жизнь… Уги-уги,
— и извлёк из-под маски длинный кривой клинок.
— Ильюха, Ильюха-а-а! — нервно задёргался привязанный Костя. — Кажется, нас собрались принести в жертву!
В ответ Илья задёргался ещё сильнее, пытаясь высвободиться из крепких пут.