«Яковлев приехал в Тобольск вечером 22 апреля, остановился в доме Корнилова. В тот вечер не предпринимал ничего, было слишком поздно. Утром 23 апреля первым делом встретился с Кобылинским. Представился «особоуполномоченным», предъявил документы. Бумаг было три: во-первых, приказ ВЦИКа на имя Кобылинского, во-вторых, обращение к гарнизону, в-третьих, мандат на имя Яковлева. Два первых документа требовали от Кобылинского и солдат полного подчинения приказам чрезвычайного комиссара, наделенного правом расстрела на месте за неповиновение. Третий подтверждал, что ему поручена миссия чрезвычайной важности.
Кроме Кобылинского, эти документы за подписями Свердлова и Аванесова видел Мундель. Их свидетельства полностью совпадают. Ни в одной бумаге цель чрезвычайно важной миссии Яковлева не уточнялась. Кобылинскому он не сказал ни слова. Тот, ничего не зная, решил, что Москва послала комиссара в Тобольск взамен назначенных Временным правительством».
Но полковник Кобылинский ошибся в своем предположении. 10 (23) апреля Яковлев пришел в губернаторский дом и объявил ему, что хочет видеть бывшего царя. Когда его проводили к Николаю II, вел себя абсолютно корректно. В целом особоуполномоченный ВЦИКа произвел на всех очень хорошее впечатление тактичностью, воспитанностью, доброжелательным отношением к бывшему императору. Кроме Николая II, Яковлев пожелал видеть лишь цесаревича, сильно в тот день страдавшего от приступа гемофилии. Войдя в комнату больного, московский посланец долго внимательно его разглядывал, вышел, сразу вернулся, продолжив осмотр. По мнению присутствовавших при этой сцене, он словно хотел убедиться в подлинности болезни сына императрицы. В первые три дня комиссар не интересовался царицей и царскими дочерьми. После посещения бывшего императора Яковлев посвятил целый день беседам с солдатами охраны и вышеупомянутыми представителями омских и екатеринбургских большевиков.
11 (24) апреля он вновь посетил больного наследника. Долго сидел у постели, расспрашивал о его состоянии. Из комнаты цесаревича отправился прямо на телеграф, долго говорил с Москвой по прямому проводу, посадив за аппарат собственного телеграфиста. Вечером провел продолжительную беседу с Комитетом караульного батальона. Полковник Кобылинский в тот же вечер узнал от друзей, что Яковлев объявил Комитету о приказе ВЦИКа срочно увезти царя из Тобольска. И действительно, утром 12 (25) апреля он пришел к полковнику Кобылинскому, известив, что увозит царя, и выразив желание поговорить с тем наедине. Стоит отметить, что в ответ на вопрос, когда он вернется за другими членами семьи, комиссар ответил: «Ну, на дорогу у нас (с царем) уйдет дня четыре-пять, я задержусь еще на несколько дней, так что вернусь через полторы-две недели». Полковник Кобылинский сразу заподозрил, что царя перевозят в Москву.
В 2 часа Яковлев отправился с полковником Кобылинским в губернаторский дом. Камердинер Волков проводил их к императору.
«Яковлев, – говорит Волков, – сказал, что хочет побеседовать с императором с глазу на глаз (подтверждаю под присягой). Я ответил, что доложу императору, как он решит. Император был с императрицей в гостиной, смежной с приемной. Туда прошли Яковлев с Кобылинским. Он снова повторил свою просьбу. Императрица сказала: «Что это значит? Я тоже желаю присутствовать». Не могу сказать, испытывал ли Яковлев какие-то затруднения, просто бросил: «Останьтесь!» Потом обратился к императору и объявил: «Завтра я должен вас увезти». Тут я вышел и больше ничего не слышал».
Кобылинский рассказывает: «Вот слова Яковлева, обращенные к одному императору: «Имею честь еще раз официально сообщить вам, что я являюсь здесь чрезвычайным уполномоченным центральных высших властей, прислан из Москвы Президиумом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и полномочия мои заключаются в том, что я должен увезти отсюда вас и вашу семью. Но так как Алексей Николаевич болен, то я, переговорив с Москвой, получил приказ выехать с одними вами». – «Я никуда не поеду!» – резко бросил император. «Прошу не возражать, – продолжал Яковлев. – Я должен выполнить миссию, возложенную на меня. Если вы отказываетесь ехать, я должен или воспользоваться силой, или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда могут прислать вместо меня другого, менее гуманного человека. Со мной же вы можете быть спокойны. За вашу жизнь я отвечаю своей головой. Если вы не хотите ехать один, можете ехать с кем хотите. Завтра в четыре утра выезжаем».
Обитатели губернаторского дома поняли: отъезд решен бесповоротно. Куда же? В Москву. Зачем? Может быть, немцы хотят, чтобы бывший император ратифицировал своей подписью мирный договор, заключенный в Брест-Литовске 18 февраля (1 марта)? Наименее вероятное, самое фантастическое предположение насчет цели поездки. Однако именно оно считалось наиболее достоверным. «Я не подпишу, пусть лучше отрубят мне правую руку», – заявил царь после ухода Яковлева. Но Александра Федоровна не верила в твердость мужа. Она уже сочла своим долгом не оставлять его одного с большевиками и немцами. Она поедет с Николаем II, который для нее оставался «самодержцем всея Руси». Поедет… только как можно бросить больного Алексея? Сын был для нее дороже всего на свете, дороже мужа и собственной жизни. В душе Александры Федоровны шла жестокая борьба между долгом матери и императрицы. Победила императрица. Свидетелем этой борьбы стал Пьер Жильяр, воспитатель цесаревича.
«Она расхаживала, ломая руки, разговаривала сама с собой. Император уезжает, бормотала императрица. Ночью его увезут одного. Этого нельзя допустить. Я не могу отпустить его в такой момент. Чувствую, его силой хотят принудить к чему-то дурному. Заставят подписать какую-то подлость под угрозой расправиться с нами в Тобольске, как при отречении в Пскове. Заставят подписать в Москве мир. Немцы требуют, зная, что действителен только мир, подписанный царем. Мой долг не допустить этого, не оставлять императора. Бороться лучше вместе, вдвоем терпеть мученичество. Но невозможно бросить Алексея! Он слишком болен. Я ему нужна. Что будет с ним без меня?»
«Она была не в состоянии даже пяти минут оставаться на месте, – продолжает Жильяр, – ходила взад-вперед по комнате в предельном напряжении. И повторяла: «Отъезда не будет. Я уверена, сегодня на реке начнется ледоход, отъезд волей-неволей отложится. Это даст нам время выйти из ужасающей ситуации. Если для этого нужно чудо, оно обязательно произойдет!» Татьяна, помолчав, сказала: «Но, мама, если папе все-таки придется уехать, нужно, однако, что-нибудь решить». Императрица долго не отвечала, продолжая взволнованно шагать по комнате. Потом обратилась ко мне, повторив уже сказанное, словно ожидая от меня подтверждения, что отъезд не состоится. Я сказал, что Татьяна права, следует все обдумать и принять решение. Если она считает своим долгом сопровождать императора, мы все здесь самым тщательным образом позаботимся об Алексее. Нерешительность долго терзала ее. Точно помню фразу, которую она повторяла: «Впервые в жизни не знаю, что делать. До сих пор Бог всегда мне указывал путь. А сегодня не знаю, что делать, не получаю никаких указаний». Вдруг она вскрикнула: «Впрочем, знаю, что делать: ехать с ним. Не могу отпустить его одного. Вы здесь присмотрите за Алексеем». Царь вернулся с прогулки, она бросилась к нему навстречу. «Я тебя одного не пущу. Еду с тобой!» – «Как пожелаешь», – сказал император. Они заговорили по-английски, я вышел».
В 3.30 утра 13 (26) апреля ленинский чрезвычайный комиссар со своим личным конвоем выехал из спавшего еще Тобольска с бывшим русским императором, которого сопровождали жена, дочь Мария, князь В. Долгоруков, придворный врач Боткин и трое слуг. Траурный кортеж на полной скорости помчался по ужасной в весеннюю распутицу дороге, переправился через реку, рискуя, что треснет лед, едва успевая менять лошадей (от Тобольска до тюменской железнодорожной станции 285 верст). Говорят, будто кто-то пустился в погоню за яковлевским конвоем, стараясь загнать его в ловушку.
Что же происходило в действительности? Бывшая императрица и прочие обитатели губернаторской резиденции заблуждались насчет цели отъезда, но все прочее правильно угадали. Яковлев получил задание далеко увезти царя с Урала, не заезжая и не останавливаясь в Екатеринбурге. Он наверняка дал понять своим пленникам, что дальнейшее ему отлично известно. Полковник Кобылинский после отъезда бывшего царя был очень доволен и весел, говорил: «Ни о каком суде не может быть речи, никто их не будет судить, отправят прямо из Москвы в Петербург, в Финляндию, в Швецию, в Норвегию». Ясно, можно было лишь строить гипотезы насчет доставки в Москву. Князь Долгоруков, например, утверждал, что их везут в Ригу. Возможно, их даже не собирались везти дальше Москвы. Среди большевиков и конвойных солдат накануне отъезда прошел слух, якобы со слов самого Яковлева, что царя отправляют в Москву, чтобы отдать под трибунал. Никому в Тобольске комиссар не открыл истинной цели перемещения императорской семьи.
Многие убежденные скептики могут даже спросить, действительно ли царя собирались доставить в Москву? Лишь один факт точно известен: бывший царь с семьей оказались в Екатеринбурге не по воле комиссара Яковлева, а вопреки указаниям, которые он получил в Москве от Ленина и Свердлова.
Однако, поскольку те, кто противостоял Яковлеву в Екатеринбурге, были тесно связаны с самими Лениным и Свердовым, не остается сомнений в том, что либо Кремль вел двойную игру, либо в ближайшем окружении Ленина противоборствовали две тенденции и сторонники уничтожения императорской семьи своевременно снабжали своих единомышленников на Урале информацией, помогая им организовать сопротивление официальным приказам Кремля, то есть исполнителю этих приказов – Яковлеву. Оба предположения правдоподобны. Лично мне наиболее вероятным кажется первое: всю игру вел сам Ленин руками Свердлова. Граф Мирбах прибыл в Москву – бывший царь увезен из Тобольска. По пути из Тобольска в Тюмень и Екатеринбург надо было решить вопрос о жизни или смерти бывшего царя, царицы, их детей и свиты. Принято решение: смерть.
В борьбе с Екатеринбургом у Яковлева не оставалось ни единого шанса на победу. Президиум областного Исполкома с легкостью организовал спектакль с участием «возмущенного уральского революционного пролетариата», действуя в согласии с Кремлем или с определенными кремлевскими персонажами. За пределами близкого круга, посвященного в тайные замыслы кремлевской парочки, простые уральские большевики искренне верили, будто изменник Яковлев задумал нарушить отданный ему в Москве приказ доставить царя в Екатеринбург. Вспомним: за три недели до его приезда в Тобольск туда пришла рота Заславского, крайне враждебно настроенного к царю. А сразу после отъезда императора в город направили роту Бусяцкого. Со своей стороны Яковлев, чтобы уравновесить влияние, наладил связи с комитетом полка, пришедшего из Царского Села. И добился определенного равновесия, но лишь в Тобольске. Стоило ему оттуда уехать, началась решительная схватка.
Быков, приводя в упомянутой выше книге официальную советскую версию атаки на Яковлева, признанного изменником, пишет: «Накануне отъезда в городе распространился слух, будто Яковлев, вопреки решению центра, собирался доставить Романовых не на Урал, а в Москву. Поведение Яковлева, уже возбудившего множество подозрений, заставило уральцев прислушаться к этим слухам. По их инициативе было созвано заседание Исполнительного комитета. На том заседании Яковлеву было выражено общее недоверие и принято решение при необходимости атаковать его роту в пути, заставив выдать Романовых».
Действительно, Яковлев на полной скорости мчался из Тобольска в Тюмень, преследуемый двумя врагами – Заславским и Бусяцким. «Незадолго до Иевлева появился Заславский с небольшим отрядом пулеметчиков. С другой стороны роту Яковлева преследовали уральцы под командованием Бусяцкого. Последние остановились уже в Бачалине. О Яковлеве у них сложилось четкое мнение: они считали его ненадежным, сразу задумав заставить его выдать императорскую фамилию. Возмущенный Яковлев, не дожидаясь нападения уральцев, вызвал заместителя Бусяцкого, велел его арестовать. Однако не возникло никакого конфликта. Яковлев его освободил. Что касается Заславского, тот воздержался от нападения, предпочтя прямо требовать доставки Романовых в Екатеринбург».
17 (24) апреля конвой Яковлева прибыл на тюменскую железнодорожную станцию. Там ждал специальный поезд до Екатеринбурга.
Яковлев уже знал, что царя хотят везти в Екатеринбург. И снова, как в Тобольске при больном цесаревиче, посадил за аппарат собственного телеграфиста, связавшись по прямому проводу с Москвой. Не Яковлев, а Москва решала, какой линии поведения надо придерживаться. Совершив ночью последнюю бесплодную попытку уговорить свой конвой проехать через Екатеринбург без остановки, Яковлев на рассвете 15 (28) апреля повернул с потушенными огнями на Омск и Челябинск. Он посадил под арест Авдеева, будущего коменданта дома Ипатьева, представлявшего в поезде отряд Заславского. Но прибывший со своим отрядом в Тюмень Бусяцкий предупредил об этом екатеринбургские власти, и президиум вступил в открытую борьбу с Яковлевым, специальным сообщением объявив его «изменником делу революции» и поставив «вне закона» за попытку освобождения бывшего царя. Областной съезд Уральской коммунистической партии в тот же день принял голосованием резолюцию с требованием немедленно расстрелять Романовых.
Так послушный исполнитель указаний Ленина и Свердлова превратился в опасного заговорщика, решившего восстановить монархию. Отныне все власти и все население Урала, Сибири, России обязано было ловить обвиняемого в тяжком политическом преступлении.