Для меня внезапная суета вокруг губернаторской резиденции, завершившаяся через два с половиной месяца чудовищной бойней в подвале екатеринбургского дома Ипатьева, остается единственной загадкой, которую еще предстоит разгадать в деле об уничтожении царской семьи. Для чего был направлен в Тобольск чрезвычайный комиссар В. В. Яковлев, наделенный неограниченными полномочиями, которому предстояло доставить царя в Москву (или дальше)? Предопределялась ли его трагическая неудача двойной игрой тех, кто его послал, или, лучше сказать, борьбой между определенными группировками, определенными личностями? Мы до сих пор не имеем надежных документальных свидетельств, которые позволили бы ответить на эти вопросы.
Но вернемся в Тобольск. Прошло четыре месяца после ленинского государственного переворота, когда позабытый на первых порах сибирский городок вдруг стал предметом слишком пристального внимания Москвы, Екатеринбурга и Омска. Сначала начали прибывать снабженные фальшивыми документами представители областного Исполкома Уральского Совета. Среди них оказался рабочий Авдеев, впоследствии назначенный первым «комендантом» дома Ипатьева. Вскоре, 11 (24) марта, из Омска прибыл мрачный язвительный комиссар Дуцман. Он устроил тайный наблюдательный пункт в доме, расположенном напротив губернаторского. Сразу за ним из Омска в Тобольск отправилась первая рота красноармейцев под командованием двух офицеров, Демьянова и Дегтярева. Началось срочное «перераспределение власти»: демократический городской совет и земство были ликвидированы, антибольшевистский Совет распущен. Прошли новые выборы, естественно с преобладанием большевиков. Председателем Совета был избран шофер-матрос Хохряков, приехавший из Екатеринбурга с Авдеевым. Тут из Екатеринбурга прибыла вторая красноармейская рота. Ею командовал Заславский, который приказал захватить губернаторский дом. Под предлогом, что царь готовится бежать, он потребовал заключения царской семьи в местной тюрьме или отправки на принудительные работы. Между двумя ротами разгорелся жестокий конфликт. Омская одержала победу. Екатеринбургской не удалось захватить бывшего царя. Во время этих событий 9 (22) апреля в Тобольск приехал чрезвычайный комиссар из Москвы В. В. Яковлев, бывший морской офицер, революционер, в сопровождении особого воинского отряда численностью в 150 человек и телеграфиста, который обеспечивал связь со столицей по прямому проводу. Он имел неограниченные полномочия вплоть до расстрела на месте при неповиновении.
Ясно, что те, кто посылал Яковлева в Тобольск, – официальный «мандат» ему выдал Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК), – отлично понимали необычайную трудность и опасность его миссии. В любом случае можно было легко и просто перевезти бывшего царя с семьей из Тобольска в Екатеринбург с помощью роты Заславского или Дегтярева. Однако в Екатеринбург из Москвы пришло следующее сообщение: Яковлев с конным конвоем из заводских рабочих направляется в Тобольск для доставки бывшего царя с семьей в Екатеринбург.
Двойная игра Яковлева очевидна. Но чего он добивался?
Большевик П. М. Быков, бывший председатель Исполкома Уральского Совета, дает на первый взгляд приемлемое объяснение истории с переправкой бывшего царя.
«Вопрос о положении Романовых в Тобольске и возможности их освобождения рассматривался на закрытых совещаниях партийных и областных советских организаций в феврале 1918 года. Товарищам сообщили о прибытии в Тобольск офицеров, о существовании в городе организации с целью освободить Романовых, после чего вопрос рассматривался еще внимательнее. В начале марта президиум областного Совета решил предложить ВЦИК перевезти Романовых в Екатеринбург. Не дожидаясь ответа из центра, решено было отправить в Тобольск делегацию для рассмотрения реального положения дел на месте и принятия первых мер для переправки императорской фамилии».
История о «возможности освобождения» удовлетворила простых неосведомленных воинствующих большевиков и общественность, но не членов Исполкома областного Совета. Им было известно, что не совершается никаких серьезных попыток заняться освобождением бывшего царя, что связным между Тобольском, московскими и петербургскими монархистами служит зять Распутина Б. Соловьев, который держит в курсе всех событий местную ЧК. Пусть царица верила соловьевским байкам о «трех сотнях офицеров», которые собираются прибыть в Тюмень для спасения царской семьи. ЧК прекрасно знала, что ни на Урале, ни в Сибири, ни во всей России нет ни единого офицерского монархического полка. Народное вооруженное выступление против большевистской диктатуры развернулось позже, в ноябре 1918 года, превратившись в Сибири после путча адмирала Колчака из демократического в реакционное Белое движение, возможно, с реальной целью восстановить монархию. Но в начале весны 1918 года не существовало противников, из-за которых большевистским вождям пришлось бы перепрятывать бывшего царя подальше.
С другой стороны, если взглянуть на состав президиума Исполкома Уральского Совета, окажется, что двое из пяти его членов, Сафаров и Голощекин, прямо связаны с Кремлем. Оба приехали в Россию с Лениным в пресловутом «пломбированном вагоне». Сафаров был очень близок с Лениным, а Голощекин со Свердловым, первым председателем ВЦИК, дружба которого с Лениным не вызывает сомнений. Председатель Исполкома Уральского областного Совета Белобородов тоже был старым воинствующим большевиком, другом Голощекина и Сафарова. Можно предположить, будто эта троица решила столь важный вопрос, как судьба бывшего царя, на свой страх и риск, вопреки распоряжениям Ленина и Свердлова? Очевидно, нет.
Согласно Быкову, вопрос впервые встал на «закрытом» заседании местного партийного руководства. Потом Голощекин, областной военный комиссар, от имени Уральского Совета обратился в Москву за разрешением перевезти царскую семью в Екатеринбург под надзор президиума областного комитета. ВЦИК – значит, Ленин и Свердлов – дал согласие. Императорская фамилия передавалась в ведение областного Исполкома.
Одновременно в Тобольск ехал комиссар Яковлев с инструкциями, о которых не должны были знать в Екатеринбурге! В чем дело? Дело в том, что беспокойство большевиков насчет низложенного царя было вызвано не жалкими попытками монархистов, а последствиями почетной капитуляции перед германским императором. Фактически именно во время переговоров в Брест-Литовске, в тот самый момент, когда немцы после энергичного отказа Троцкого подписать «позорный мир» пригрозили Ленину новым наступлением, в Екатеринбурге вдруг начались «закрытые обсуждения положения бывшего царя». «Если немцы атакуют, у нас сил не хватит, их надо слушаться» – так реалист Сталин кратко охарактеризовал ситуацию. 18 февраля (1 марта) в Брест-Литовске был заключен мир. Немцы временно стали истинными хозяевами если не во всей России, то, во всяком случае, в Кремле. Можно ли верить легенде, будто в секретных статьях мирного договора предусматривалась высылка царя, членов его семьи и всех родственников германского происхождения в рейх? Весьма сомнительно.
На вопрос, не для того ли ехал в Тобольск комиссар Яковлев, определенно отвечу – нет. Барон Карл фон Ботмер, один из ближайших сотрудников графа Мирбаха, первого германского дипломатического представителя при Ленине, красноречиво писал в мемуарах: если бы мы потребовали выдачи царской семьи, «Россия исполнила бы просьбу, как и все прочие, без единого слова».
В мае 1935 года журнал «Berliner Monatshefte» напечатал статью Курта Ягова, посвященную отношению союзнических властей и германского правительства к Николаю II после отречения. В статье был опубликован ряд новых документов из архивов германского министерства иностранных дел. Ягов утверждает, что Германия не имела возможности заступиться за царя, считая его судьбу «вопросом внутренней российской политики» и опасаясь, как бы большевики не заподозрили ее в контрреволюционных замыслах. Вот один из самых убедительных документов, приведенных Яговом.
Король Дании Кристиан Х, получив от своего министра из Санкт-Петербурга тревожные вести о царской семье, сразу после подписания Брестского мира обратился к Вильгельму II как родственник Николая II с просьбой прийти на помощь императорской фамилии. Вильгельм отклонил просьбу. 4 (17) марта 1918 года датскому королю был направлен следующий ответ (прежде не публиковавшийся):
«Последние сведения относительно семьи русского царя, которые ты мне любезно сообщил, произвели на меня сильное впечатление. Располагая ими и всей поступавшей в последнее время информацией о ситуации в России, я очень хорошо понимаю, почему тебя так заботит судьба царской семьи, твоей родни. Несмотря на все оскорбления и тяжелейший ущерб, нанесенный мне и моему народу теми, кто во всех других отношениях были нашими друзьями, я с чисто человеческой точки зрения не могу не сочувствовать царской семье и сделаю все, что в моих силах, чтобы семья русского императора жила в безопасности и в достойных условиях. Но в сложившихся обстоятельствах непосредственно им помочь не могу, поскольку любое требование с моей стороны и со стороны моего правительства только усугубит положение царской семьи. Русское правительство плохо к этому отнесется, истолковав как намерение вернуть царей на престол. Поэтому, к сожалению, не вижу никакой возможности чем-нибудь помочь в этом деле. Пока все действия стран Антанты встречались с подозрением. По-моему, единственный практический путь – запрос скандинавских стран российскому правительству. Благодаря их нейтралитету легче будет поверить, что ими движут исключительно гуманные мотивы, а не политические интересы».
Кайзер Вильгельм действовал под влиянием личной обиды на того, кто еще недавно был для него «милым Ники». Со своей стороны император Николай даже под арестом не питал дружеских чувств к «милому Вилли». Когда бывший вместе с ним в Тобольске князь Долгоруков сообщил, что, по слухам, Германия требует от большевиков его выдачи, он возмутился: «Даже если это делается не для того, чтобы в полном смысле меня обесчестить, для меня это серьезное оскорбление». Но кроме личных чувств присутствовали и государственные соображения. К. Ягов утверждает, что германское правительство пыталось в апреле добиться через советского представителя в Берлине Иоффе «максимального смягчения» режима содержания императорской семьи. В ответ Иоффе заверил Берлин, что против членов императорской фамилии никаких мер приниматься не будет и всем необходимым они в принципе обеспечены.
Исключался ли царь из числа членов семьи? Внимательно исследуем даты и кое-что сопоставим. Сначала переговоры о судьбе царской семьи велись лишь при посредничестве советского представителя в Берлине и длились до приезда в Москву графа фон Мирбаха. Граф был принят в Кремле 11 (24) апреля. А 9 (22) апреля в Екатеринбург прибыл чрезвычайный кремлевский комиссар Яковлев с отрядом. На встречах с большевиками граф Мирбах немедленно поставил вопрос об императорской семье. Первый представленный им сохранившийся документ – адресованный в Берлин доклад – датирован 14 (27) апреля. 13 (26) апреля в 3.30 утра Яковлев спешно увез из Тобольска царя. Граф Мирбах особо подчеркнул в докладе, что не заступался за «германских принцесс». Яковлев же срочно увез царя, не обращая внимания на нездоровье цесаревича, не думая о царице – «германской принцессе» – и ее дочерях.
Абсолютно очевидно, что ленинский чрезвычайный комиссар был направлен в Тобольск с политической миссией. С какой? То ли ему поручили до прибытия в Москву графа Мирбаха выполнить настоятельную просьбу Берлина, то ли хотели поставить графа Мирбаха перед фактом нового поворота в жизни бывшего императора.
Собственно, если власти Германской империи действительно решили считать положение бывшего императора Николая II внутриполитическим российским вопросом, большевики этого могли не знать и бояться демонстрации «монаршей солидарности» в день приезда в Москву всемогущего германского представителя. Зачем же двойная игра Яковлева в Екатеринбурге? Можно было прямо выдать бывшего царя «революционному пролетариату» уральской столицы или попросту «ликвидировать», исключив любые случайности.
Загадка остается неразгаданной. Но повторю: появление Яковлева в Тобольске наводит на мысль, что сразу после заключения Брестского мира в Москве началась какая-то борьба вокруг судьбы бывшего царя, и Ленин по неким соображениям согласился, по крайней мере для видимости, на отправку бывшего царя в Москву, а возможно, и дальше. Если вспомнить, что президиум Уральского областного Совета стал требовать пересылки бывшего царя в Екатеринбург в начале марта, а Яковлев в конце марта – начале апреля уже формировал на юге Урала особый отряд, придется заключить, что переговоры о судьбе бывшего императора шли еще до бесед с Иоффе в апреле. Добавим, что гораздо позже, в июне, в разговоре графа Кюльмана с тем же Иоффе затрагивалась тема поездки Яковлева в Тобольск. «В принципе, – заявил Иоффе, – решено доставить царскую семью в Москву». В тот же день, 9 (22) июня, фон Кюльман уведомил об этом императора Вильгельма. В апреле «взбунтовался» Уральский Совет, поторопив Яковлева везти царя в Москву. Однако в июне было невозможно осуществить этот план, по объяснению Иоффе, из-за захвата чехословаками железных дорог, хотя путь на Москву в тот момент оставался свободным. Впрочем, мы еще увидим, как велась психологическая подготовка к уничтожению бывшего царя и всей его семьи. А пока вернемся в Тобольск к чрезвычайному комиссару Яковлеву.
Следователь Соколов очень точно выяснил обстоятельства появления комиссара в Тобольске, подтвержденные Быковым.