Осуществлялся ребяческий заговор по освобождению императорской семьи. Хитрово ехала далеко не одна. Там собирались другие молодые люди, столь же воодушевленные, столь же неопытные. До правительства дошли сильно преувеличенные слухи, так что пришлось заняться расследованием. Серьезной опасности не обнаружилось, дело было закрыто.
Если я более или менее подробно рассказываю о деле Хитрово, то лишь потому, что оно типично для молодых энтузиастов, не способных «помочь» государям. Живя в Санкт-Петербурге, Москве, они питали непоколебимое убеждение, что, «кроме царской стражи, в Тобольске все до последнего – монархисты. Там есть настоящая организация, готовая нас поддержать, и необходимый транспорт».
Но, приехав в Тобольск, они видели, что «монархистами» можно назвать лишь немногих сочувствующих представителей среднего класса, «готовая поддержать» их организация чисто бойскаутская, в городе нет не только «необходимого транспорта», а даже лошадей! Так рассказывает о рухнувших надеждах другой полный рвения юноша, поехавший зимой 1917/18 года «спасать» семью императора. На деле выяснилось, что население «абсолютно равнодушно» к судьбе царя.
Точно так же, как в Царском Селе, как в Пскове, царь с царицей в Тобольске вновь оказались одни средь бушующего океана, в самом ужасающем одиночестве. Их беспомощность перед судьбой слегка скрашивало немногочисленное общество безгранично преданных людей, пожертвовавших ради них своей жизнью… Но хотя в дни величия они не сумели завоевать сердца и любовь окружающих, приближаясь к подвалу дома Ипатьева, по пути на Голгофу, обрели в глазах всего света новое величие – духовное величие мученической гибели…
Здесь, перед неописуемым ужасом страшной кончины, я опускаю перо. Официальный следователь Соколов открыл всему миру то, что большевики надеялись скрыть навсегда.
Н. А. Соколов вел следствие прямо на месте казни в 1919 году, когда Урал находился в руках Белой армии Колчака. Он был убежденным монархистом. Кое-кто сомневается в точности изложенных Соколовым фактов жестокого убийства императорской семьи. К несчастью, это правда. Следователь оказался прав, совершенно прав. Какое-то время спустя это вдруг подтвердили сами большевики.
В конце 1921 года в Екатеринбурге (переименованном в Свердловск в честь убийцы императора) вышла книга под названием «Рабочая революция на Урале». Одна статья в ней написана председателем Екатеринбургского Совета П. М. Быковым. Опубликованная под заглавием «Последние дни последнего Романова», она содержит «свидетельства товарищей, более или менее причастных к событиям, связанным с императорской фамилией, или игравших активную роль в захоронении трупов».
Экземпляр книги попал за границу, она была опубликована в Праге в «Архивах русской революции». К сожалению, Соколов к тому времени умер, так и не узнав из статьи Быкова, насколько его личные заключения совпадают с реальными фактами, которые большевики с таким старанием хотели навеки похоронить в заброшенных уральских шахтах.
Глава 12
Тобольск и комиссар Яковлев
Тем временем, 13 (24) августа, в день прибытия императорской семьи в дом тобольского губернатора, никто не предвидел дальнейших событий. Вдали от революционных центров среди мирного патриархального населения сибирского городка жизнь «пленников» потекла тихо, уютно, весьма однообразно. Они проводили время в доме, в саду, бывали по праздникам в храме, однако в отсутствие других прихожан. В доме давали детям уроки, устраивали чтения вслух, дамы занимались рукоделием, играли в безик, дети разыгрывали спектакли, царь беседовал с солдатами охраны, в саду и во дворе кололи дрова, дети играли, зимой катались на санках… «Первый период ареста, длившийся около полутора месяцев, был, пожалуй, лучшим для семьи, – писал следователь Соколов. – Всем распоряжался полковник Кобылинский, не подчинявшийся местным властям. Центр его еще не отозвал. С первых дней шла спокойная жизнь без тревожных волнений». Мирное существование нисколько не нарушил приезд комиссара Временного правительства. Назначенный на эту очень тяжелую ответственную должность В. С. Панкратов, старый революционер, просидевший тринадцать лет в одиночной камере Шлиссельбургской крепости и на двадцать семь лет сосланный в Сибирь, обращался с императорской семьей в высшей степени уважительно и заботливо, даже привязался к детям, особенно к великой княжне Марии. Бесконечными сибирскими вечерами бывший царь с детьми с интересом слушали рассказы Панкратова о его приключениях во время долгой сибирской ссылки.
Разумеется, время от времени возникавшие конфликты с солдатским комитетом бывшего императорского конвоя болезненно напоминали семье о ее нынешнем положении. Батальон то и дело демонстрировал недовольство слишком «мягким» отношением Панкратова и полковника Кобылинского к «арестованным». Впрочем, внешние события мало отражались на течении жизни в губернаторском доме, даже долгое время после большевистского государственного переворота. Тобольск, в зимнее время почти полностью отрезанный от ближайших крупных центров – Екатеринбурга на Урале, Омска в Западной Сибири, – перешел под власть большевиков только через четыре с половиной месяца после переворота в Санкт-Петербурге. На какое-то время о Тобольске и обитателях губернаторского дома словно забыли. Императорская семья не пострадала от террора, бушевавшего в первые месяцы большевистской контрреволюции.
Режим, установленный при Временном правительстве, оказался в Тобольске так прочен, что большевистские агенты, направлявшиеся туда екатеринбургскими властями, были вынуждены запасаться фальшивыми документами. Первым делом пропагандисты старались деморализовать членов местного Совета, расколовшееся большинство которого во главе с президиумом выступало против новой «революции». Кроме того, они расшатывали дисциплину в частях, охранявших царскую семью. Отчасти большевики преуспели. Первыми пострадали комиссар Временного правительства Панкратов со своим заместителем. 27 января (9 февраля) 1918 года они передали свои полномочия полковнику Кобылинскому и, не дожидаясь приказа из столицы, покинули Тобольск. В феврале из Москвы последовало распоряжение выдавать «членам семьи Романовых» исключительно «солдатский паек» и позволять затрачивать из «личных денег» не более 600 рублей на человека в месяц. «Солдатский паек» был только началом, но обитателей губернаторского дома уже одолевали мрачные предчувствия.
Вот выдержки из написанных в Тобольске писем царицы г-же Вырубовой.
«Я много читаю, уношусь мыслями в прошлое, столь богатое прекрасными дорогими воспоминаниями. Господь не оставляет тех, кто Его любит, верит в бесконечное милосердие. Он нам помогает, когда мы ждем помощи меньше всего, и спасет несчастную страну. Надо верить и терпеливо ждать».
«Вяжу малышу пару чулок, они у него совсем износились. Помнишь, зимой я вечно вязала чулки? И теперь вяжу для всех нас. Папа носит панталоны с бесчисленными заплатками. Девочки ходят в рваных рубашках».
«О, Господи, спаси Россию! Так день и ночь вопиет душа моя к Богу. Это единственная моя мысль. О, Боже, как страдает наша бедная родина! Знаешь, я все сильнее и горячее люблю несчастную отчизну, раздираемую изнутри и терзаемую врагом».
«Вот, жених идет[15]. Выйдем навстречу ему. Сбросим грязные одежды, отряхнем земной прах, очистимся телом и духом, возвысимся над суетной жизнью! Все низменное суетно. Коснемся земли перед нами. Идет Владыка мира, преклонимся перед Его крестом!»
«Жених пришел» как раз в конце марта (начале апреля) 1918 года.
Как мы увидим, в апреле разгорелась и завершилась борьба за голову царя, которая шла не в Тобольске, даже не в Екатеринбурге, а гораздо дальше – в Москве, а может быть, между Кремлем и Берлином.