Исследуя живую маску, я начинал понимать, почему бразды правления с такой легкостью выскользнули у него из рук. Он до конца нес «бремя власти», но отказался за него бороться, не имея никакого желания править. Власть, как все мирское и поэтому утомительно скучное, угнетала его, досаждала, не радовала. Он спокойно бросил скипетр, чтобы возделывать сад. Действительно, как говорил Дубенский, царь оставил престол, словно сдал командование эскадроном, сбросил имперский пурпур, как в юности сбрасывал, переодеваясь, парадный мундир.
Теперь его заинтересовала возможность вовсе не носить мундира, стать простым гражданином, свободным от ответственности и обязательств. Безо всяких душевных страданий – по его словам, «на то воля Божья», – он стал вести буржуазный образ жизни. И правда, люди, которые близко с ним общались в период «ареста», единодушно утверждали, что все это время бывший император в принципе оставался в спокойном и даже веселом расположении духа, словно радуясь новому положению. Он колол дрова, складывал маленькие поленницы по всему парку, вскапывал цветочные клумбы и овощные грядки, катался с детьми в лодке, гулял с ними, читал вслух по вечерам. Тяжелая ноша свалилась с его плеч, он просто чувствовал себя свободней и легче!
Но жившая рядом с ним женщина, напротив, страдала от утраты власти, не могла забыть о своем изменившемся положении, была не в состоянии смириться с арестом. Неуравновешенная, истеричная, морально убитая, но сильная, гордая, страстная, привязанная к мирским благам бывшая императрица изводила окружающих своими страданиями и отчаянием, ненавистью и возмущением. Такие женщины никогда ничего не забывают, никогда ничего не прощают.
Во время следствия над близкими царице людьми (Вырубова, Распутин, Воейков и прочие) пришлось принять меры по предотвращению сговора бывшего императора с женой относительно ответов на вопросы или, лучше сказать, давления царицы на мужа. На время следствия они были разлучены, видясь только на людях. Я объяснил императору причину подобной «жестокости», обещав свести к минимуму неприятности и постороннее вмешательство.
Все шло спокойно; все, с кем я разговаривал, отмечали благотворное влияние разлуки с женой на царя. Он стал живее, радостнее, увереннее в себе. Замечу кстати, что, узнав от меня о возможном процессе против императрицы, он принял известие абсолютно спокойно, лицо его даже не дрогнуло. Только сказал: «Что ж, я никогда не поверю, что Аликс может быть замешана… Есть какие-нибудь доказательства?» Я сказал, что пока не знаю.
В плену у большевиков в ожидании казни Николай II проявил почти сверхчеловеческое самообладание и смирение. Для него это была Божья воля. Он до конца остался обреченным, который знает, что он обречен. «За что бы я ни брался, ничего не выходит, такой я невезучий. Человек в любом смысле бессилен. 6 мая (день рождения Николая II) день Иова скорбящего… Сколько раз я говорил о себе словами Иова: «…ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне». Так Николай когда-то давно жаловался Столыпину.
Глава 11
Переезд
Макаров и Вершинин вернулись из Тобольска в середине июня, дали благоприятный отзыв, и вскоре началась подготовка к отъезду.
Даже члены Временного правительства в большинстве своем не представляли, куда перевозят царскую семью. Кроме меня, о тобольском плане были осведомлены только три человека, три члена правительства князя Львова. После первого большевистского мятежа 3 (16) июля состав его почти полностью изменился, князь Львов ушел в отставку, и новый кабинет никогда не обсуждал вопроса о переезде императорской фамилии. Однако в то время административная машина работала вполне надежно, что позволяло нам тайно устроить абсолютно все необходимое для отъезда, о котором стало известно лишь после того, как семья императора покинула Царское Село.
Отъезд состоялся в ночь на 1 августа. Около одиннадцати вечера я после заседания кабинета отправился в Царское, чтобы присутствовать при отправке и лично за всем проследить.
Первым делом я вместе с полковником Кобылинским зашел в казарму к солдатам, которым предстояло ехать в Сибирь. Вот как впоследствии сам полковник Кобылинский описывал этот визит следователю: «Мы с Керенским пошли в 1-й батальон, и он сказал солдатам: «Вы здесь охраняли царскую семью. Теперь будете охранять ее в Тобольске, куда ее переводят по приказу Временного правительства. Помните: лежачих не бьют. Ведите себя вежливо, не хамите». Точно так же он говорил с 4-м батальоном. Перед самой отправкой Керенский еще раз обратился к солдатам: «Не забывайте, это бывший император. Ни он, ни его семья ни в чем не должны испытывать лишений».
Не могу утверждать, будто в казармах все были довольны. Слух об отъезде императорской фамилии уже распространился, и новость не нравилась очень многим. Несколько частей гарнизона находились под сильным влиянием экстремистской пропаганды, считая, что правительство чересчур снисходительно к бывшему царю.
Пока я ходил по казармам, во дворце завершались последние приготовления. Выносили багаж, грузили в автомобили.
В ночь перед дальней дорогой я под свою ответственность разрешил царю свидеться с братом, великим князем Михаилом. Мне пришлось присутствовать при их прощании. Оба были заметно и глубоко взволнованы первой встречей после падения монархии. Долго молчали, не находя слов. Потом завязался обрывистый разговор с короткими незначительными фразами, характерными для таких кратких свиданий. Как Аликс? Как матушка? Куда ты теперь? И так далее. Они стояли друг перед другом, неловко переминаясь с ноги на ногу, время от времени хватая друг друга за руку, за пуговицу… Наконец стали прощаться. Кто мог подумать, что братья видятся в последний раз?
Великий князь Михаил хотел повидать детей, но я не мог позволить, визит его и так затянулся, время нас поджимало.
В ту долгую, бессонную, беспокойную, беспорядочную ночь цесаревич чересчур разыгрался и возбудился. Без конца бегал из дальних комнат в наше крыло, любопытствуя, что происходит в рабочем кабинете царя.
Летели минуты, все было готово, а поезд не выходил. Целая ночь беспокойства, сомнений, колебаний. Железнодорожники тянули с формированием и отправкой состава, раздавались загадочные телефонные звонки, задавались вопросы… Время шло, начинало светать. Состав пришел лишь на заре. Нам оставалось только сесть в машины и направиться к находившейся неподалеку станции Александровская, где ждал поезд.
Конечно, порядок выезда из дворца был детально установлен заранее, но, как всегда бывает при отъезде, возникла некоторая сумятица. В тот момент я впервые увидел в рыдавшей взволнованной Александре Федоровне мать и жену. Перевозбужденные дети не слишком переживали.
Наконец все было готово. Настал печальный момент прощания с теми, кто оставался. Расселись по заранее распределенным местам. Казаки окружили кортеж во главе с моим автомобилем, следом за которым шел царский. Солнце уже светило, когда мы отъехали от дворца, но город еще спал.