В день принятия решения об аресте царя в недавно созданном Московском Совете рабочих депутатов произошел инцидент, показавший мне в полном масштабе всеобщую ненависть к Николаю II и императрице. На одном торжественном заседании Совета меня спросили о ближайшем будущем низложенных государей. Атмосфера собрания изменилась в мгновение ока, раздались прямые требования немедленно казнить царя. Я ответил, что его судьбу решит Временное правительство, а я, как генеральный прокурор, не собираюсь играть роль Марата русской революции и сделаю все возможное для скорейшей высылки царя из России.
Упоминание о выезде царской семьи за границу вызвало в Совете взрыв возмущения в адрес Временного правительства. Один намек на намерение выпустить их из России привел к решению, которое претворилось в действие. После моего выступления в Московском Совете Исполнительный комитет Петроградского Совета потребовал немедленного ответа, на 10 или на 11 марта Временное правительство назначило отъезд бывшего императора в Англию через Мурманск, и сразу по всем железным дорогам было разослано предписание не пропускать царский поезд.
В ту же ночь вооруженные отряды и броневики неожиданно окружили царскосельский Александровский дворец. Охраны, которую обеспечил генерал Корнилов, было совершенно недостаточно для сюрпризов подобного рода – захватчики вполне могли ворваться во дворец. Их командир, представитель Совета, приказал разбудить свиту, потребовав, чтобы граф Бенкендорф немедленно привел к нему царя.
Все панически перепугались, думая, будто царя немедленно увезут в броневике неизвестно куда, возможно, в жуткую кронштадтскую крепость. Что делать? К кому обращаться за помощью?
Пошли за царем.
Он вышел из комнат в простом сюртуке, без оружия, прошел прямым коридором, тянувшимся из одного дворцового крыла к другому. Остановился в нескольких шагах перед командиром отряда, тот на какое-то время застыл на месте, глядя на него, потом развернулся, подав знак сопровождающим следовать за ним. Все ушли как один, не сказав ни слова в объяснение. На площади погрузились в машины и тронулись по дороге на Санкт-Петербург.
Все это было сделано по частной инициативе с подсказки советского Исполкома. Но ради «престижа» следом опубликовали чрезмерно длинные объяснения безобразного в любом смысле ночного визита. Поэтому Временное правительство выполняло свой долг, держа в полном секрете меры, принимавшиеся относительно свергнутого царя.
Для гарантии безопасности царя с царицей и дабы успокоить настроенное против них общественное мнение Временное правительство в интересах страны и хода следствия по делу распутинцев постановило лишить свободы свергнутого монарха и его супругу. 8 (21) марта думские представители объявили об этом решении царю, а новый революционный командующий Петроградским военным округом генерал Лавр Корнилов передал правительственное постановление царице.
Говорят, что по этому поводу между царицей и генералом состоялась очень долгая секретная беседа. Говорят также, будто Корнилов назвал придворных фаворитов «лакеями» за «измену, трусость и обман». Мне об этом ничего не известно. Что касается частной беседы генерала Корнилова с Александрой Федоровной, она длилась не более пяти минут. Кстати, очень разумно, так как не один городской гарнизон пристально наблюдал за всем происходящим вокруг царицы, но и в самом дворце среди свиты и обслуживающего персонала имелись наблюдатели. К сожалению, это в определенной мере оправдывалось ее собственными неосторожными поступками.
Приведу пример. Перед первым визитом представителей Временного правительства императрица с помощью г-жи Вырубовой поспешно уничтожила соответствующую корреспонденцию и сожгла письма. Судя по обнаруженному при осмотре внушительному количеству пепла, документов сгорело немало. Точно так же при старом режиме поступали революционеры, избавляясь от компрометирующих бумаг в ожидании полиции. Персонал дворца проникся подозрением к женщинам, которые вели себя как заговорщицы. Пошли слухи о массовом уничтожении документов, доказывающих «предательство и сношения с врагом» Распутина, Вырубовой, а возможно, и самой императрицы. При первом посещении Александровского дворца меня сразу проинформировали об этом подозрительном деле ее ближайшие слуги. Они явно считали разоблачение царицы (которая, в скобках замечу, всегда к ним хорошо относилось) доказательством своей преданности революции и спешили угодить новым господам…
Указ о лишении свободы царским особам зачитывали в мое отсутствие, одновременно с официальным арестом императрицы. Я был в Москве. Только после моего возвращения и после самовольного налета на дворец, о котором рассказано выше, Временное правительство возложило на меня полную ответственность за охрану императорской семьи и ее безопасность.
Сколь бы суровым ни было личное мнение членов правительства о Николае II и его жене, новая власть придерживалась абсолютно открытой и честной линии поведения, от которой ни разу не отступила за время своего существования. Бывший император и члены его семьи больше не были политическими врагами, они стали просто людьми, находившимися под нашей защитой. Зная о крайней враждебности революционных масс, которую все признавали естественной и оправданной, мы считали, что мстительность недостойна свободной России. По мнению князя Львова, которое я разделял, нельзя было ни в коем случае стеснять и ограничивать низложенного императора с семьей в частной жизни, по крайней мере без серьезной необходимости, когда речь, скажем, шла об их собственной безопасности или о том, чтобы успокоить недовольство в царскосельских и петроградских казармах и на заводах.
Собственно, больше всего нас тревожило поведение царскосельского гарнизона. Те, кому я доверял охрану императорской фамилии, – сначала военный юрист полковник Коровиченко, потом гвардейский полковник Кобылинский, – были вынуждены постоянно лавировать между давлением со стороны местного революционного гарнизона (который к тому же все время поддерживали и подстрекали Петроградский и Кронштадтский гарнизоны) и требованиями самих арестованных. И в самом деле, мои представители не раз навлекали на себя гнев местного гарнизона за снисходительность к «врагам народа», одновременно доставляя неприятности царской семье.
Первые неудачные действия Кобылинского по охране арестованных доказывают, сколько такта, сдержанности, терпения требуется, чтобы не причинить узникам зла, пусть даже с лучшими на белом свете намерениями.
Члены семьи, свита, представители Временного правительства жили словно музейные экспонаты в стеклянной витрине под постоянным наблюдением нередко враждебно настроенной дворцовой охраны, местного гарнизона, Совета, нескольких офицеров.
Когда Александровский дворец перешел под мой контроль, я стал первым делом подыскивать в коменданты человека давно мне известного, заслуживающего абсолютного доверия, владеющего собой, спокойного, с твердым характером и рыцарским благородством. Первый выбранный мной комендант полковник Коровиченко иногда выводил из себя императорскую семью левыми взглядами и откровенной грубостью, подчас свойственной чересчур робким людям. Но в первые самые тяжкие недели ареста он, тем не менее, исправно исполнял свои обязанности.
Приехав в Царское Село, Коровиченко получил точные инструкции, составленные мною и одобренные князем Львовым. Жизнь царской семьи в Александровском дворце была несколько ограничена:
1. Членам императорской фамилии, оставшимся при ней придворным и слугам запрещалось покидать дворцовую территорию и общаться с внешним миром.
2. За арестованными сохранялось право свободного передвижения внутри дворца, но гулять разрешалось только в огороженной части парка под присмотром охраны.
3. Царской семье и свите позволялось присутствовать на богослужениях в дворцовой часовне.