107

Императрица (самозваный «император») из династии Чжоу (684—705) в период междуцарствия Танов. Веками в популярных романах высмеивалась её сексуальная ненасытность, её деспотическое и не соответствующее традициям поведение. В Шанхае в 1939, а в Гонконге в 1963 году легенда о её жизни легла в основу экстравагантных фильмов. Исторический роман Го Можо о её жизни впервые вышел в 1960 году, а в 1963 году, в конце либеральной эры в области культуры, опубликован в пересмотренном виде. В 1974 году КПК изменила приговор истории и стала прославлять её в качестве «легалистской» героини, как это поясняется в эпилоге.

108

Этот очерк, датированный 6 мая 1935 года, включён в четырёхтомные «Избранные сочинения» Лу Синя (Пекин, 1956—1960, т. 4, с. 186—190).

109

Эдгар Сноу говорит, что Цзян Цин, вернувшись в Цзинань в 1934 году, вышла замуж за актёра, сценическим псевдонимом которого было имя Тан На, и впоследствии снималась с ним в фильмах в Шанхае. В 1937 году они развелись. Учитывая другие заявления Сноу о Цзян Цин, противоречащие её собственным свидетельствам, например, его утверждение, что она приехала в Яньань в 1938 году, что у неё от Мао две дочери и т. д. (Е. Snow. Red Star Over China (rev. ed.). New York, 1968, p. 460), к его замечанию о Тан На надо отнестись осторожно. Чжун Хуаминь и Артур Миллер (Chung Hua-min and Arthur Miller. Madame Mao: A Profile of Chiang Ch’ing. Hong Коng, 1968, p. 24) также не подтверждая этого документальными данными, сообщают, что угроза Тан На покончить жизнь самоубийством сделала Цзян Цин знаменитостью (хотя она и до того была уже известной актрисой).

110

Чтобы дать представление о наших тогдашних обедах, опишу, что подавали в первый вечер на вилле в Кантоне. Сначала нам были предложены жареные орехи кэшью, салат из помидоров с огурцами и тонко нарезанная грудинка. Затем последовали курица под имбирным соусом (специфическое кантонское блюдо) и крошечные сильно зажаренные птички — возможно, дрозды, которые съедались целиком и хрустели на зубах. Два по-разному приготовленных блюда из мяса крабов, пресноводных и морских. На поверхности рисового отвара с курицей (рис, сваренный в крепком курином бульоне) плавали съедобные бутоны белого жасмина. Грибы и свежие овощи подавались в кастрюльке, без соуса. Необычным добавлением к обеду, вероятно из уважения к иностранцу, были груды белого хлеба, блюдо с шариками масла и глубокая ваза джема. Десерт начался с блюда «из тянущегося шёлка», которое готовится следующим образом: ломтики яблок и бананов бросаются в засахаренный сироп, подаются в горячем виде на стол, а когда их едят, то погружают сначала в сосуд с холодной водой, в результате чего сироп кристаллизуется в «шёлковые» нити. Ещё более необычным блюдом был «стеклянный кекс» — кантонский деликатес из муки размолотых каштанов. Завершился обед прозрачными ломтиками ананасов и нарезанными большими кусками очень спелой мускатной дыни и арбуза.

У Цзян Цин были высококвалифицированные повара, мастера как национальной кухни различных районов Китая, так и западной кухни. Одним из самых незабываемых был «западный» обед, но приготовленный в китайском стиле. Это были обычные десять блюд, но каждое из них само по себе составляло целый обед: блюда из мяса с жареным картофелем, жареной курицы с картофельным пюре, «кэрри» с рисом, жареной рыбы, целого ряда сильно разваренных овощей и замысловатых салатов. Что было на десерт, я забыла. Хотя у меня этот обед не вызвал чувства ностальгии, наши помощники, орудуя палочками, с явным удовольствием поглощали все подававшиеся экзотические лакомства.

111

Хотя Цзян Цин не утверждала, что после 1937 года ездила в Центральные районы Китая с культурной миссией по поручению гоминьдана, многие из её шанхайских коллег по театру и кино примкнули к другим группам, которые ездили в Нанкин и Ухань, а некоторые даже и Чэнду и Чунцин — другие юго-западные города. На каждой остановке они демонстрировали фильмы на тему национальной обороны.

Согласно одному гонконгскому источнику, Цзян Цин приехала в Яньань зимой 1939 года (через два с лишним года после указанной ею самой даты её приезда) в обществе «мужа» Юй Цивэя (см. примечание 35). Там сообщается, что зимой 1939 года Юй и «мисс Ли» отправились в Яньань и вскоре после приезда развелись. «Мисс Ли» поступила в Академию имени Лу Синя, а Юй уехал из Яньани и стал сотрудничать с правительством Шэньганьнинского пограничного района. После капитуляции Японии и освобождения Чжанцзякоу (Калгана) он стал мэром этого города, а когда в Пекине пришло к власти коммунистическое правительство, он стал мэром Тяньцзиня («Биографический словарь Нового Китая», в 2‑х томах. Гонконг, 1950, т. 1, с. 246).

В коммунистическом движении Юй Цивэй был больше известен как Хуан Цзин. В 1956 году он был избран в ЦК, а полтора года спустя умер. Уже в 50‑х годах он женился на члене КПК Фань Цзинь — видной журналистке, заместителе мэра Пекина и главном редакторе «Бэйцзин жибао». В конце весны 1966 года её объявили врагом культурной революции и водили напоказ массам (Donald W. Klein and Anne В. Clark. Biographical Dictionary of Chinese Communism, 1921—1965, 2 vols. Cambridge, Mass., 1971, v. 1, p. 393).

112

Чжэн Цзихуа, цит. соч., т. 2, с. 60. Поскольку архивы старых китайских фильмов находятся в очень плохом состоянии, а политика в отношении этих фильмов носит столь щекотливый и противоречивый характер, у меня не было возможности самой установить, работала ли Цзян Цин в «Сентрал фильм компани» в 1938 году и, следовательно, снималась ли она в фильме «Юноши и девушки Китая».

113

Примерно 20 августа 1937 года около 20 членов ЦК собрались в Лочуани для разработки политического курса в связи с нараставшим кризисом в войне с Японией. Некоторые заседания проходили в расширенном составе, включая членов Политбюро, руководителей различных отделов ЦК, ведущих военных и политических деятелей, в том числе Пэн Дэхуая, Хэ Луна и Линь Бяо. Возникли неотвратимые разногласия между Мао, Чжан Вэньтянем (бывшим тогда секретарём ЦК) и их сторонниками в одном лагере и Чжан Готао (которого впоследствии, в апреле 1938 года, изгнали из Яньани) — в другом. Мао охарактеризовал свои споры с Чжан Готао как одно из проявлений «борьбы между двумя линиями». Мао считал Чжана ответственным за стратегические ошибки, допущенные во время Великого похода, за нарушение партийной дисциплины и за подрыв его авторитета в Северо-Западном Китае; Чжан со своей стороны расходился с Мао в политических воззрениях и осуждал его также за высокомерие и стремление к господству.

На совещании в Лочуани (как указывал впоследствии, уже в эмиграции, Чжан Готао) были разработаны планы подготовки антияпонской Военно-политической академией (известной как «Канда») политических и военных кадров, тогда как Партийная школа должна была заниматься исключительно подготовкой партийных работников. Ещё один институт, Народную школу Северной Шэньси, намечалось создать для подготовки технических специалистов в области финансов, экономики, образования и здравоохранения (Chang Kuo-t’ao. The Rise of the Chinese Communist Party. The Autobiography of Chang Kuo-t’ao; 1921—1927 (v. 1), 1928—1938 (v. 2). Lawrence, 1971, 1973, v. 2, p. 526, 533—534, 547).

Не удивительно, что Эдгар Сноу в своей позиции по вопросу о предыстории Лочуаньского совещания больше склоняется на сторону Мао в его споре с Чжан Готао. Он пишет, что после сианьского инцидента в декабре 1936 года, завершившегося арестом Чан Кайши, Мао перевёл свою штаб-квартиру из Баоани в Яньань. Там в январе 1937 года, в решающий момент идеологической консолидации, он стал председателем ректората «Канда». В этом качестве он написал три статьи: «Относительно практики», «Относительно противоречия» (1937) и «О затяжной войне» (1938), прочитанные им вначале в «Канда» как публичные лекции, на которых присутствовали члены ЦК.