Ⅲ

Пока развёртывалась кампания преследования диссидентов, состояние Цзян Цин вновь резко ухудшилось. На этот раз она совсем вышла из строя. Высокая температура почти не спадала, она быстро теряла в весе и страшно похудела. Для медицинского обследования были привлечены все врачи, лечившие её, и наконец гинеколог установил рак матки.

В 1955 году, вспоминает Цзян Цин, её опять направили в Советский Союз для медицинского обследования. Но это не принесло никакой пользы: в те годы советские врачи не верили в «клеточную теорию»[307]. Поэтому они отвергли диагнозы, поставленные в Китае, после чего она уехала обратно. Но в 1956 году китайские врачи выявили угрозу прорыва злокачественных клеток в шейку матки. По их заключению, можно было применить два метода лечения — хирургическое вмешательство или лучевую терапию. Поскольку после перенесённой ранее операции у Цзян Цин образовались очень болезненные спайки, она больше не желала думать о каком-либо новом хирургическом вмешательстве. Оставалось прибегнуть к лучевой терапии, что и было сделано. Лечение проводилось с использованием как радия, так и кобальта‑60. Лечение радием оказалось для неё очень болезненным, а кобальт‑60 (более сильное средство, чем радий) она тем более не переносила. Врачи, потеряв надежду на излечение Цзян Цин, рекомендовали ей ещё раз поехать в Советский Союз. Хотя она и сознавала своё отчаянное положение, ей трудно было смириться с мыслью о необходимости снова оказаться вдали от Китая, где в её отсутствие может произойти невесть что. Но, как она ни сопротивлялась, люди, ничего не сведущие в медицине, настояли на её немедленном отъезде. Впервые Председатель Мао и ЦК КПК позаботились о том, чтобы в поездке за границу её сопровождала врач-гинеколог. Бессильная перед их коллективным решением. Цзян Цин уступила и в четвёртый раз отправилась в Советский Союз.

В Москву, вспоминала Цзян Цин, она приехала совершенно ослабевшая, с высокой температурой. Она знала, что тяжело больна и на выздоровление мало надежд. После первичного обследования в больнице советские врачи заявили, что не могут принять её, поскольку количество белых кровяных шариков упало до трёх тысяч (таков был побочный эффект лучевой терапии) и это снизило до опасного уровня сопротивляемость организма инфекции. Вне себя Цзян Цин, её врач-гинеколог и помощники заявили врачам, что, раз в больнице есть свободные койки, они обязаны принять её. В конце концов те уступили, причём впервые разрешили, чтобы около Цзян Цин находился китайский врач. Стремясь приостановить распространение раковой опухоли, советские врачи, как заявила Цзян Цин, «переусердствовали» с применением кобальта‑60. Она совершенно отчаялась и была уверена, что ей повредили костный мозг. Затем Цзян Цин стали делать переливания крови. Но это только усугубляло её лихорадочное состояние. Лечение было приостановлено.

Оказавшись в тупике, советские врачи решили, что ей принесёт большую пользу свежий воздух, и отправили её в пригородный санаторий, сняв с себя, таким образом, ответственность.

В ту зиму в Москве стояли жестокие морозы, которые Цзян Цин очень тяжело переносила. Тем не менее санаторные врачи пытались «лечить» её свежим воздухом при температуре 20 градусов ниже нуля. Временами всё её тело покрывалось испариной, глаза застилал туман, и она почти ничего не видела вокруг. Ноги настолько ослабели, что она не могла стоять без посторонней поддержки. Она пыталась заняться физкультурой, чтобы «закалить» себя. Но одной только силы воли оказалось недостаточно, чтобы задержать дальнейшее ухудшение здоровья. Кошмарная зима сменилась весной, а затем наступило лето. Бессистемно наблюдая её в течение длительного времени, врачи вдруг торжественно заявили, что у неё рахит. Вспоминая это, Цзян Цин, вдруг рассмеявшись, сказала, что в 30‑е и 40‑е годы многие товарищи, находившиеся в Северной Шэньси, страдали от того, что они называли «рахитом»; их заболевание было, по-видимому, вызвано недостатком йода и кальция. Но в её нынешнем состоянии постановка такого диагноза объяснялась просто стремлением найти предлог для того, чтобы избавиться от неё и отправить обратно в городскую больницу.

В городской больнице врачи на этот раз прибегли к самым сильным средствам против рака: трижды её облучали кобальтом. Столь интенсивное лечение настолько ослабило Цзян Цин, что она постоянно нуждалась в дополнительном кислороде. Во время четвёртого сеанса облучения, находясь под кислородной маской, она впала в коматозное состояние. До сих пор она помнит во всех деталях, с какими мучениями приходила в сознание: ужасающее состояние удушья, страх смерти. Лишь только силы возвратились к ней, она выдвинула два требования: прекратить лечение кобальтом и отправить её домой. Но, конечно, одно дело — требовать, а другое — добиться требуемого. В советской медицине существует строгая субординация: ни один врач или профессор медицины практически не может принять ответственное решение без санкции своего начальства. Она вновь впала в коматозное состояние, прежде чем нашли профессора, который мог бы взять на себя ответственность в данном случае. Придя в сознание благодаря кислородной маске, чувствуя головокружение, покрытая испариной, Цзян Цин заявила, что страстно желает возвратиться домой. Но никто её не слушал. Поскольку у неё не было аппетита и она еле держалась на ногах, врачи городской больницы, огорчённые своим бессилием, вновь отправили её в пригородный санаторий, сняв с себя таким образом ответственность[308].

Все эти месяцы Председатель Мао знал о её горячем желании возвратиться домой, сказала взволнованно Цзян Цин. Но он также был подробно информирован о медицинском заключении советских врачей. Когда премьер Чжоу прибыл в Москву для переговоров с советским правительством[309], он навестил Цзян Цин в больнице и передал указание Председателя, чтобы она оставалась в Москве, пока её здоровье явно не улучшится. В больнице премьер побеседовал с врачами и ознакомился с историей болезни, желая уяснить положение дел. Разобравшись во всех диагнозах и в методах лечения, он остался очень недоволен тем, что делали (и не делали) советские врачи. Конечно, отметила Цзян Цин, премьер находился в Москве главным образом для переговоров с Хрущёвым. Бесконечные и утомительные дискуссии слишком занимали его.

И всё же Цзян Цин была очень рада увидеться с премьером, ведь ей так хотелось быть в курсе политической обстановки дома и за рубежом. Чжоу многое мог бы рассказать, но считал, что принесёт больше пользы, если немного развлечёт её. Однажды он привёл в больницу к Цзян Цин госпожу Бородину[310] и Чэн Яньцю — знаменитого певца традиционной китайской оперы (и мастера исполнения женских ролей), пожелавшего навестить её[311]. Побыв немного со всеми, премьер вновь отправился на переговоры с Хрущёвым, а остальные гости остались. Чтобы развлечь Цзян Цин, Чэн Яньцю исполнил несколько пантомим, показав, что члены её партийной организации в Китае предпочитают один из двух стилей: или характерный для ортодоксальной школы Мэй Ланьфана (1893—1961), самого знаменитого исполнителя женских ролей в традиционной китайской опере, или новаторский, созданный самим Чэн Яньцю, но не нарушавший традиций исполнения женских ролей мужчинами.

Цзян Цин обменивалась с гостями шутками по поводу людей и событий, хорошо им известных. Гости не уходили до позднего вечера. Лишь ненадолго им пришлось оставить Цзян Цин, чтобы пойти куда-нибудь поужинать: у неё не оказалось для них угощения. Позднее в тот же вечер возвратился премьер Чжоу с несколькими товарищами. Он был зол на Хрущёва за его неуступчивость. Невозможность убедить Хрущёва выводила его из себя. Цзян Цин чувствовала себя неловко, так как ничем не могла их угостить. Грубый хлеб, рыба и яйца — обычная русская пища, имевшаяся в палате, не годилась, как ей казалось, для угощения. Однако премьер не придавал этому никакого значения и делал всё, чтобы развеселить Цзян Нин. Оказывается, у него было для неё письмо от его жены Дэн Инчао, но он забыл его передать. Это письмо он возил с собой в Индию и вспомнил о нём, только возвратившись в Китай.

О Чэн Яньцю, актере-новаторе, которого она рассчитывала использовать в будущем, Цзян Цин сказала, что долго старалась уговорить премьера Чжоу и Председателя Мао защитить его от общих с ней врагов. Когда Чэн Яньцю впервые подвергся нападкам (в конце 50‑х годов), премьер всячески пытался защитить его, но в конечном счёте потерпел неудачу. В 1958 году «четыре злодея» своими преследованиями «довели Чэна до смерти». Почему они преследовали его? Потому что его исполнительский стиль был новым, а стиль его противника Мэй Ланьфана — ортодоксальным.

Как отметила Цзян Цин, чем дольше она оставалась в Советском Союзе, тем ей становилось хуже. Для улучшения состава крови ей ввели путём переливания дополнительное количество кровяных пластинок. До лечения от рака состав крови у неё был вполне удовлетворительный — 240 тысяч кровяных пластинок, а в процессе лучевой терапии их количество упало до 70 тысяч. После переливаний крови Цзян Цин ощущала странный озноб, затем у неё немели части тела, и она оказывалась наполовину парализованной, что приводило в ужас советских врачей. Мучительно болела голова — казалось, разламывается череп, резко повышалась температура.

Цзян Цин не один раз умоляла разрешить ей возвратиться домой. И наконец ей позволили уехать. После возвращения в Китай самолетом всё её тело покрылось пятнами в результате подкожных кровоизлияний.

Ⅳ

Иногда Цзян Цин отвлекалась от личной темы и бегло высказывалась по вопросам международной политики. Китай — небогатое государство, отметила она, но, используя свои ограниченные средства, он помогает угнетённым нациям и народам. Председатель Мао часто указывал на необходимость учить молодёжь, которая в конце концов придет к руководству страной, двум принципам: «не действовать подобно торговцам оружием» и «не настаивать на быстрой оплате». Китайские лидеры всегда следовали этим указаниям. Они считали своим долгом поддержку угнетённого народа Северного Вьетнама, потому что тот сражался на передовых рубежах. Если бы северовьетнамцы не сражались, враг напал бы на китайцев. Так же обстояло дело и с Кореей.

Поведение же Хрущёва было совсем иным, возмущенно заявила Цзян Цин. В сентябре 1955 года Советский Союз посетил западногерманский канцлер Аденауэр. Хрущёв сказал ему, что сложнейшая международная проблема — «жёлтая опасность» (так он назвал китайцев), и попросил западных немцев помочь справиться с Китаем. В ходе китайской революции, продолжала Цзян Цин, Советский Союз не оказал китайцам большой помощи. В период корейской войны Сталин предоставил корейцам заём в 300 миллионов американских долларов под большие проценты. Во время событий в Польше и Венгрии в 1956 году, когда у власти находился Хрущёв, китайцы пришли ему на помощь. Они, кроме того, снабдили его многочисленными исследованиями и документами по вопросу об историческом опыте пролетарских государств.

Визит Хрущёва в Китай осенью 1959 года, предлогом для которого послужило празднование годовщины провозглашения КНР 1 октября, был тягостным и крайне напряжённым. Именно во время этого визита Хрущёв объявил об отзыве всех советских специалистов из Китая и настоял на уплате китайцами всех долгов. Тем самым он нанес тяжёлый удар, так как конец 50‑х годов был особенно трудным для Китая во всех областях. Хрущев рассчитывал, что ему удастся заставить китайцев склониться перед ним! Он не мог понять, что после отзыва советских специалистов (около 30 тысяч человек в июле 1960 года) китайцы потуже затянут пояса и выстоят. Более того, после отзыва своих специалистов и лишения Китая советского технического оборудования русские пытались вести дела с китайцами отнюдь не на равной основе. Они заявили китайцам о желании построить мощную радиостанцию на территории Китая. Если бы это было позволено, они получили бы возможность установить контроль над всей китайской системой коммуникаций. Они также предложили создать объединённый флот, что дало бы им возможность господствовать над китайскими прибрежными и внутренними водами. И между прочим, Председатель согласился с последним предложением, но только при том условии, что китайцы заплатят за всё. Председатель Мао заявил Хрущёву: «Это дело принципа: иначе вы всё заберёте обратно»[312].

Хрущев был «большим глупцом», сказала Цзян Цин. Однажды в ответ на проявленное им недовольство Председатель философски заметил: «Мы уйдём в горы». Хрущёв не смог понять, что тот имел в виду. И он отнюдь не гнушался вести против своего врага «партизанскую войну»[313].