Во всё время этих бурных событий, продолжала Цзян Цин спокойнее, местное население не знало точно, кто она и члены её группы. Поскольку они были хорошо вооружены, некоторые явно принимали их за «официальных лиц». И тем не менее они не могли понять, какую роль играла лично она. Некоторые крестьяне считали её профессиональным фотографом, так как у неё был фотоаппарат и она им часто пользовалась; а раз есть фотограф, значит, остальные — уездные чиновники, рассуждали крестьяне. Цзян Цин отметила, что, с точки зрения крестьян, имевших ограниченное представление об окружающем мире, не могло быть никого важнее уездных чиновников. Поэтому Цзян Цин и её помощникам, которых принимали за таковых, было обеспечено самое высокое уважение.
В общей схеме проведения аграрной реформы заявление и казнь местных тиранов представляли собой лишь её первую стадию; следующей было перераспределение земли. По опыту Цзян Цин, обе стадии занимали вместе 10—12 дней. Когда начиналось перераспределение земли, рабочая группа несла ответственность за установление классовых различий: выявление помещиков, кулаков и середняков. Эта сортировка обусловливала детали перераспределения. Социальный состав населения разных районов был неодинаковым; соответственно различался и порядок осуществления закона об аграрной реформе. Работая в районе Ухани, Цзян Цин получала сообщения о том, что в других районах представители районных и уездных властей неправильно классифицируют кулаков как помещиков, а середняков — как кулаков. Безусловно, подобные извращения классового анализа допускались ответственными за это товарищами преднамеренно. А ведь такие явления имели отрицательные последствия, так как расширяли круг лиц, подвергаемых социальным репрессиям. Цзян Цин, действуя в своем районе, стремилась сократить бесполезное насилие. Завершив предварительное изучение вопроса, она созвала местных руководителей, чтобы выяснить, какими критериями они руководствуются. В ответ те заявили, что от 16 до 20 процентов местного населения классифицируется ими как помещики и кулаки. Цзян Цин сказала, что в количественном выражении это слишком много, и они бесконечно долго спорили по этому вопросу.
Один из главных способов, применявшихся местными руководителями с целью увеличения количества земли, подлежащей перераспределению, состоял в том, чтобы убедить середняков отказаться от части своих наделов. Но земельные наделы причисляемых к середнякам были обычно слишком жалкими, чтобы их урезать. Поскольку Цзян Цин нигде не могла воспользоваться личным авторитетом, она позвонила в партком провинции, преднамеренно попросив нескольких местных руководителей присутствовать при разговоре. Безответственное расширение объекта социальных репрессий наносит ущерб политике партии, заявила Цзян Цин по телефону; ошибочный курс на изъятие земли у середняков должен быть прекращён!
Казалось, трудностям не будет конца. Ноябрь 1951 года в Центральном Китае выдался холодным. Хотя Цзян Цин постоянно носила меховую шубу и тёплый жакет, она дрожала от холода и ходила с посиневшими губами. Председатель Мао, которому регулярно сообщалось о её состоянии, послал ей пальто, оставленное в Пекине. Но она остерегалась надевать это изысканное пальто, сшитое из дорогого материала, чтобы люди не догадались, кто она такая.
О её сильной простуде и о том, что из-за кашля, перешедшего в бронхит, она спит не более двух-трёх часов в сутки, сообщили Ли Сяньняню. Он попросил её приехать в Учжан показаться врачу. Она приехала, но предписанное ей лекарство оказалось недостаточно действенным. Вскоре после того, как она возвратилась в деревню, Ли Сяньнянь послал ей несколько мешков древесного угля, которым телохранители каждый вечер топили её комнату. Она была благодарна за уголь, но кашель не оставлял её. Для выполнения работы она ежедневно вынуждена была ходить на большие расстояния по пересечённой местности. Естественно, местные жители привыкли к суровой зиме, и, наблюдая, как она теряет силы, некоторые крестьяне насмешливо спрашивали её: «Кто ты такая?»
Цзян Цин была мрачно настроена и постоянно вела борьбу на двух фронтах: «на внешнем — против помещиков и на внутреннем — против себя самой».
Борясь с физическим недомоганием, она вместе со своей группой продолжала активно участвовать в перераспределении земли. Установив классовую принадлежность землевладельцев, они перераспределяли земельные участки и движимую собственность. Некоторые помещики, понимавшие, что их ожидает в будущем, в панике начинали вести себя совершенно несуразно. Так, чтобы спасти свой гардероб, они напяливали на себя как можно больше одежды — костюмов, длинных халатов. При этом у них был нелепый вид, они едва передвигались. Образ мышления с трудом поддавался изменению — это касалось всех, а не только помещиков. Цзян Цин вспомнила об одном батраке, не имевшем вообще никакой одежды. Когда ему выделили стёганое одеяло и халат, он не решался принять эти вещи, поскольку всё ещё боялся помещика, которому они принадлежали. Конечно, крестьяне проявляли и жадность — они ведь не знали в жизни ничего хорошего. Не только одежда, но и лишние кровати, постельное белье и мебель подлежали распределению. Когда эти вещи были впервые выставлены, бедные крестьяне и батраки, никогда ими не владевшие, хватали всё, что только могли.
«Зачем вы берёте большие стёганые одеяла, если они вам не нужны?» — взывала Цзян Цин к некоторым батракам. Она считала себя обязанной разъяснить им то, что было очевидным: ведь большинство из них холостяки (так как слишком бедны, чтобы жениться), а поэтому меньше нуждаются в предметах домашнего обихода, чем бедные крестьянские семьи, многим из которых не на чем спать. В её задачу входило научить их «более широкому взгляду на вещи», под чем Цзян Цин понимала стремление к справедливости и сотрудничеству.
Распределение земли порождало и другие проблемы. Некоторые крестьяне отказывались получать болотистые рисовые поля или участки земли, подверженные угрозе наводнений и прочих бедствий. Она должна была убедить их, что «влажная» земля принесёт им большие урожаи. Споры возникали и тогда, когда одному хозяйству передавались разбросанные участки земли или когда распределялись участки, различные по плодородию.
Необычные проблемы возникали при передаче домов скотоводам. Эти кочевники никогда прежде не жили в домах и едва понимали, что с ними делать. Даже политические активисты тоже иногда упорно отказывались получать вещи. Никто не хотел ничего брать из другого дома. Надо было проводить большую политическую работу, чтобы помочь людям избавиться от страха владеть вещами. Постоянно возникали трудности и при распределении рабочего скота, буйволов, сельскохозяйственных орудий: их не хватало, а нужда была страшная (в районе имелись всего один или два буйвола, подлежащие распределению).
В период участия в распределительной стадии аграрной реформы Цзян Цин постоянно обращалась к социалистической теории; она всегда помнила о том, что в принципе и практически основная цель состоит в том, чтобы добиться
Коренные изменения, осуществленные в деревне, вызвали у крестьян крайнее возбуждение; они были буквально вне себя от переполнявших их утопических надежд. Зная об этом, Цзян Цин не рискнула (может быть, из страха перед толпой?) присутствовать на заключительном общем собрании крестьянской общины, посвящённом аграрной реформе.
Когда пришло время отъезда, крестьяне тесной толпой окружили её группу, ударяя в гонги и барабаны. Среди провожающих была одна вдова, которая в ходе проведения аграрной реформы нарушила традиционное уединение и стала политическим активистом. Она подошла к Цзян Цин со слезами признательности на глазах; та тоже плакала. Позднее Цзян Цин узнала, что на выборах, проходивших в уездном городе на следующий день, эту женщину избрали на ответственный пост в крестьянском союзе. Заняв новый пост, женщина призналась, что раньше состояла в тайном обществе (одном из звеньев традиционного подполья) «И Гуань Дао». За всё время совместной работы она никогда не признавалась в этом, недоверчиво заметила Цзян Цин (возможно, подозревая, что женщина продолжает заниматься этой традиционной подпольной деятельностью).
Закончив все дела, связанные с аграрной реформой, группа Цзян Цин возвратилась в Ухань — столицу провинции Хубэй, чтобы «подытожить» проделанную работу. При проведении аграрной реформы не всегда соблюдалась законность. Характер нарушений зависел от политической ориентации официальных лиц, ответственных за проведение реформы. Те из них, кто придерживался крайне левой ориентации, причисляли к помещикам и осуждали слишком многих людей; те же, кто придерживался крайне правой ориентации, относили к помещикам слишком мало людей, в результате чего многие избегали возмездия. Почти во всех группах, проводивших аграрную реформу, глубокие разногласия вызывал вопрос о том, кого считать середняками и как к ним относиться. Во время заключительных обсуждений в Ухани представители от других районов задавали по этому поводу много вопросов Цзян Цин и членам её группы, чью позицию (терпеливое и спокойное отношение к середнякам) они склонны были поддерживать. Когда Цзян Цин и её группа прибыли для дальнейших совещаний в Учжан, секретарь и председатель местного комитета сообщили им, что их лозунг «Не ущемлять интересы середняка» расценивается другими работниками как правильный.
Затем Цзян Цин и её группа остановились в Ханькоу (одном из трех городов на реке Янцзы, составляющих Ухань), где ответственным за положение дел в сельских местностях был Дэн Цзыхуэй. Хотя во главе правительства Центрально-Южного Китая номинально находился Линь Бяо, Цзян Цин совершенно не ощущала здесь его присутствия. В период проведения аграрной реформы он совершенно ничего не делал![280]
После Ⅸ съезда КПК (на этом съезде, состоявшемся в 1969 году, Цзян Цин и Е Цюнь, жена Линь Бяо, были единственными женщинами, избранными в Политбюро) Е Цюнь решила, по словам Цзян Цин, «поднять шум», заявив, что в период проведения аграрной реформы именно она выезжала для работы в деревню, хотя это было
По общему мнению, население района, близлежащего к Ухани, где Цзян Цин проводила аграрную реформу, оказывало наибольшее сопротивление каким-либо переменам. И вновь она отметила абсурдность того факта, что гоминьдановские власти называли этот район образцовым; с коммунистической точки зрения этот район был исключительно отсталым. В нём господствовали старые обычаи и реакционные убеждения. Даже после Освобождения в этот район проникало большое число гоминьдановцев, бессовестно притеснявших женщин и молодёжь. Самое широкое распространение получили здесь азартные игры. Повсюду бродили бандиты, совершавшие убийства. Даже рабочие оказывали сопротивление. Цзян Цин знала одного рабочего, совершившего членовредительство (он повредил себе ноги), лишь бы не работать.
В период пребывания Цзян Цин в этом «образцовом уезде» разнесся слух о тигре, якобы появившемся в здешних местах. Слух вызвал ужасное беспокойство[281]. Народ, однако, так трепетал перед властями, что никто не посмел сообщить об этом официально. Тогда она сама взялась за дело и объездила несколько деревень, призывая всех жителей вооружиться палками и организоваться. Однажды, когда она лунной ночью лежала в постели, раздалось сильное рычание. Её телохранитель вскочил на ноги и беспокойно стал ходить вокруг. Пытаясь успокоить его, Цзян Цин сказала: «Тебе не о чем беспокоиться». Правда, теперь она признаёт, что с его ружьём нельзя было бы справиться с тигром.
Примерно в то же время тигр чуть было не растерзал главу местной администрации. Желая сократить дорогу, тот однажды пошёл по узкой тропинке, пролегавшей через густые заросли. Вдруг поблизости раздалось устрашающее рычание тигра. «У меня волосы поднялись дыбом»,— рассказывал он позднее: как и телохранитель Цзян Цин, он знал, что его оружие (револьвер) не спасло бы его. К счастью, он вышел на более открытое место, а тигры редко нападают на людей на открытой дороге. Цзян Цин же всегда выбирала дорогу с умом. «И можете убедиться, что меня не съел тигр!» — заявила она.
Ⅵ