В конце 1883 года жизнь Рокфеллера кардинально изменилась, с переездом в Нью-Йорк он приобрел гораздо более высокий статус. 1884 год окажется судьбоносным для страны, рухнут банки, начнется паника, потерпит крах брокерская фирма генерала Гранта «Грант энд Уорд». Демократ и реформатор Гровер Кливленд с триумфом победит на президентских выборах коррумпированного кандидата от республиканцев Джеймса Г. Блейна, и впервые за много лет Белый дом займет демократ.
Рокфеллер давно чувствовал притяжение Нью-Йорка и при оживленном экспорте керосина каждый год по работе проводил там часть зимы. Призрак скитавшегося где-то отца преследовал его, он крайне неохотно покидал Сетти и детей и в середине 1870-х годов две зимы размещал их в отеле «Виндзор» на Пятой авеню, где Джей Гулд часто замышлял свои грабительские захваты. С 1877 по 1884 годы Рокфеллер и его семья останавливались в отеле «Бакингхэм», апартаментах на Пятой авеню, сегодня там расположен универмаг «Сакс». У них был большой номер люкс в тени собора Св. Патрика, чьи огромные витражи неясно вырисовывались ночью за окнами. (Одно из первых воспоминаний Младшего: мать резко отчитала его, когда он не поблагодарил официанта в отеле за то, что тот принес еду.) После смерти Харви Спелмана в 1881 году бабушка Спелман и тетя Лют начали занимать номер на том же этаже и делили с семьей трапезу. В конце весны и до начала осени приближенные лица возвращались в Форест-Хилл, откуда Рокфеллер поддерживал связь с Нью-Йорком через новейший телеграф.
Дела теперь требовали переезда Рокфеллера на Восточное побережье. В эпоху магистральных трубопроводов огромные объемы сырой нефти текли к перерабатывающим заводам на берегу моря и подпитывали процветающий экспорт, понижая в статусе Кливленд и другие центры внутри страны. В ответ на экспортный бум «Стандард Ойл» основала крупные заводы в Бруклине, Бейонне, Филадельфии и Балтиморе. Теперь в отношениях между штаб-квартирой в Кливленде и ее разрастающейся нью-йоркской ветвью наметилось, пока еще скрытое, напряжение. Однажды Бенджамин Брюстер, один из директоров «Стандард», заявил Рокфеллеру, что теленок о двух головах уместен лишь в цирке, а концерну голова нужна одна: «Вы не можете держать одну голову в Кливленде, а вторую в Нью-Йорке. А потому вам придется либо оставить Кливленд и приехать сюда, либо нам нужно собираться, уезжать из Нью-Йорка и ехать в Кливленд»6.
К моменту, когда Рокфеллер и Оливер Пейн перебрались в Нью-Йорк в конце 1883-го и начале 1884 года, Генри Флаглер уже опередил их на два года. Хотя Джон и Сетти теперь были необычайно богаты, они все еще предпочитали скромный стиль, стремились к чувству уединения старой аристократии и искали дом на тихой боковой улочке. Они обменяли девять участков недвижимости Манхэттена стоимостью шестьсот тысяч долларов на четырехэтажный особняк по адресу: 54-я Западная улица, дом 4. Здание было увито плющом и окружено лужайками; позже на этом месте разместится сад скульптур Музея современного искусства. Дом, хотя просторный и удобный, был крайне скромным для человека уровня Рокфеллера: как и его резиденция в Кливленде, он искусно маскировал размеры состояния. При всем ее социальном престиже, Пятая авеню теперь превратилась в оживленную будоражащую нервы магистраль, как вспоминал с волнением Младший: «Она была вымощена брусчаткой, и я все еще слышу шум колес, гремящих по улице. Она была устрашающе шумной»7. Напротив, 54-я Западная улица представляла собой тенистое местечко к северу от Ботанического сада Элгина, который позже стал частью Рокфеллеровского центра. Напротив дома Рокфеллера стоял госпиталь Св. Луки, с лужайками и садами, придававшими улице благоуханное умиротворение.
Дом, который приобрел Рокфеллер, скрывал пышный будуар прекрасной Арабеллы Уоршэм, выдававшей себя за племянницу железнодорожного магната Коллиса Хантингтона, хотя на самом деле она была его любовницей. Когда в конце 1883 года жена Хантингтона умерла, он решил жениться на Арабелле и сделать из нее честную женщину. Степенный особняк, где проходили их тайные свидания, пошел на продажу, и забавно, что именно Рокфеллер прибрал к рукам их любовное гнездышко. Джон Д., человек бережливый, не изменил своим обычаям и сохранил мебель, даже при том, что в данном случае стиль до нелепости отличался от его собственного. В интерьере присутствовали нотки пышной чувственности, например, на первом этаже располагался экзотический мавританский салон Арабеллы, а наверху турецкие бани. Главная спальня была художественно отделана в англо-японском стиле, с деревянными панелями под черное дерево, большой двуспальной кроватью с балдахином и великолепной люстрой из серебра и позолоты. Эркер, уютный турецкий уголок, соблазнительно проглядывал сквозь ширму с витражами. В доме 4 по 54-й Западной улице висели полотна Коро, Мейссонье, Добиньи и других французских художников, тогда бывших в моде у местных парвеню – без сомнений, наследие Арабеллы Уоршэм, невозможно было представить щепетильных Рокфеллеров, покупавших такие вещи. Дом был оборудован новейшими удобствами, в том числе одним из первых в городе лифтов в частной резиденции. Единственное, что убрал Рокфеллер, это потертые ковры, которые отдал нуждающимся через местную церковь.
Хотя 54-я Западная улица была оазисом в обрамлении деревьев, Рокфеллеры выбрали самый сибаритский район Нью-Йорка Позолоченного века. Почти все богатство, накопленное в «неистовом, бурном, преуспевающем девятнадцатом столетии», как назвал его Марк Твен, теперь осело на Манхэттене. Старая аристократия Нью-Йорка, живущая вокруг Вашингтон-сквер и Грамерси-парк, содрогалась, глядя на вычурные особняки вдали от центра, отражавшие послевоенные состояния, сделанные на железных дорогах, стали и нефти. Вдоль Пятой авеню, недалеко от дома Рокфеллера, тянулись к окраинам кричаще роскошные дворцы богатых – в частности, фантастические сооружения с башенками Уильяма К. Вандербильта на 51-й улице и Корнелиуса Вандербильта II на 58-й улице.
«Стандард Ойл» перенесла свою штаб-квартиру в Нью-Йорк, и окрестности начали превращаться в колонию директоров компании. В какой-то момент в ходе этого корпоративного переезда двадцать восемь руководителей «Стандард Ойл» прибыли в одном пульмановском вагоне из Кливленда, и их отвезли прямо в отель «Сент-Джеймс», где Уильям сидел во главе стола за их первым завтраком, а Джон – на первом ужине. Последний любил приветствовать прибывающих на вокзале и помогать им искать дома. Вскоре отрезок Пятой авеню рядом с домом Рокфеллера был густо заселен людьми из «Стандард Ойл», Генри Флаглер занимал юго-восточный угол 54-й улицы, а Уильям Рокфеллер – северо-восточный, Бенджамин Брюстер жил по соседству с Уильямом. Уильям отошел от аскетичного стиля брата и растил своих детей в более свободной атмосфере, вызывая уколы зависти у детей Джона. По словам Младшего: «Мы в детстве не имели того, что было у тех детей, и мы замечали разницу. Они вели веселую жизнь, со множеством вечеринок, и нам тогда тоже этого хотелось»8. Уильям отказался брать ссуду на строительство дома, он продал акции «Стандард Ойл» на пятьдесят тысяч долларов Джону, несмотря на сердечную мольбу брата сохранить их. Неосмотрительное решение Уильяма впоследствии сказалось на огромном неравенстве в состояниях двух братьев.
В Нью-Йорке Джон Д. не приобрел увлечений космополита, а остался верен старым кливлендским привычкам, построил большой каток в форме подковы на землях рядом с домом. Каждую зиму по утрам любопытные прохожие могли мельком видеть, как шеф американской нефтяной промышленности, в пальто и цилиндре безмятежно скользит на коньках, прикрепленных к ботинкам из лакированной кожи. Большой любитель этого спорта, он поставил в доме полки, на которых десятки гостей могли хранить свои коньки.
Рокфеллер не одобрял повальное увлечение покупкой яхт, которое пронеслось по Нью-Йорку в конце 1880-х годов, не владел ни кораблем, ни частным железнодорожным вагоном, но он не жалел расходов на быстрых лошадей и держал большие обогреваемые конюшни на 55-й Западной улице, 21. Каждый день после работы он выводил своих черных рысаков и смешивался с пышной процессией модных экипажей, заполнявших Центральный парк, и часто устраивал гонки с братом Уильямом, а взволнованный Младший сидел рядом с ним. Рокфеллер получал от рыси столько удовольствия, что в какой-то момент сказал сыну: «Я выезжал четыре раза вчера, и в совокупности за два дня сделал около восьмидесяти миль. Не думаешь, что я похож на восторженного юнца?»9 Младший описал стиль гонок его отца, который кажется метафорой его решительного, но осторожного управления «Стандард Ойл»:
«Другие возницы часто выходили из себя, если лошадь сбивалась с аллюра или слишком тянула; отец никогда. Если лошадь была возбуждена или упрямилась, он никогда не терял самообладания, терпеливо работал с животным, пока не успокаивал. Я часто наблюдал, как он очень быстро едет по Центральному парку; посередине дороги, через два потока, всегда немного прижимаясь влево – как он объяснил мне, чтобы путь был свободен, но оставалось достаточно расстояния справа, тогда, если встречный вовремя не перестроится, у него все еще есть место проехать10.
Нью-Йорк никогда не ослеплял Рокфеллера, он держался в стороне от элиты, которая задавала дорогие ужины и костюмированные балы, посещала театры, оперу и клубы. Он не интересовался кутежами, и его сложно представить в компании грузных мужчин, курящих сигары или женщин в дорогих мехах и украшениях. Газеты отмечали, что он тотально бойкотирует общественные мероприятия. Как написало одно издание: «Он никогда не развлекает известных людей, в его доме не принимают гостей, и он держится в тени всегда и везде»11. Хотя Рокфеллер вступил в клуб «Юнион лиг», он чувствовал себя неуютно рядом с пышностью Асторов и Вандербильтов. Когда Сетти в 1882 году попросила новый четырехколесный экипаж, Джон, взглянув на нее в изумлении, сказал, что они вряд ли могут себе это позволить, придется продать старый. Верный своим ежедневным ритуалам, он любил хлеб с молоком по утрам и пакет яблок вечером. Каждое утро перед работой его брил парикмахер в гардеробной, затем Рокфеллер сбегал вниз по ступенькам особняка точно в один и тот же час и за пять центов ехал по надземной железной дороге на 6-й авеню в центр. Его ум уже начинал работать, и он набрасывал заметки карандашом на манжете рубашки, пока поезд трясся в сторону Уолл-стрит. В девять утра, с боем часов, с легкостью привидения, как будто он шел по воздуху на цыпочках, он проскальзывал в здание «Стандард Ойл». «Никто больше не входил в контору так тихо, как господин Рокфеллер, – поделился его личный секретарь Джордж Роджерс. – Как будто у него плащ-невидимка»12.
В конце 1883 года «Стандард Ойл» начала подбирать место на южном краю Манхэттена для новой штаб-квартиры, которой было предначертано взмыть над Бродвеем в Боулинг-Грин, на месте, где когда-то стоял дом Александра Гамильтона. Фирма давно переросла старую контору Уильяма в двух зданиях на Пёрл-стрит и последние три года сидела в скромном неприметном здании по адресу: Бродвей, 44. Теперь, 1 мая 1885 года, потратив почти миллион долларов, «Стандард Ойл» переехала в свою новую неприступную крепость, массивное гранитное девятиэтажное здание. Снаружи название концерна обозначено не было, только номер дома. «Бродвей, 26», вскоре стал самым знаменитым деловым адресом, вторым названием нефтяного треста, синонимом загадочности, власти и эффективности. «Стандард Ойл» – ныне главная компания Америки, – в зону ее влияния входил лабиринт железных дорог, банки и другие предприятия. О новом здании писали высокопарным слогом, вероятно, не столько из-за впечатляющей неоклассической архитектуры, сколько из-за авторитета, символом которого оно стало. Один журналист сказал: «Многие достойные мужчины убеждены, что Бродвей, 26, – самое опасное место на земле – это пиратская пещера, логово головорезов коммерции»13. Самые здравомыслящие писатели, казалось, обмирают перед угрюмым величием центра власти Рокфеллера:
«На южной оконечности самой большой магистрали в самом большом городе Нового мира стоит огромное здание из простого серого камня. Надежное, как тюрьма, высокое, как шпиль, холодный и неприступный фасад как будто с укором смотрит на беспечную легкость идущей мимо толпы и хмурится на фривольность случайных солнечных лучей, которые ранним вечером играют на его карнизах. Люди видят его строгие двери, бросают взгляд наверх, на ряды немигающих окон, слегка задевают друг друга и спешат дальше, как то делали испанцы, проходя мимо зданий инквизиции. Это – Бродвей, 26»14.
Репортеры, которым удалось проскользнуть мимо бдительных охранников, обнаруживали мир, совершенно не соответствующий мрачному фасаду, величественное место со столами-бюро из красного дерева и коврами горчичного цвета. Приглушенная атмосфера – люди инстинктивно переговаривались вполголоса – отражала личность самого Рокфеллера. Кабинет Рокфеллера выходил на юг и на восток, с великолепным видом на бухту Нью-Йорка. По словам одного репортера: «Там отсутствуют суета и шум. Когда речь идет об операциях на миллионы, переговоры проходят тихо и методично, без возбуждения»15. Кабинеты были оборудованы некоторыми необычными элементами безопасности, перегородки из матового стекла доходили до потолка и скрывали происходящее внутри. Типичным для Рокфеллера образом двери снабжались специальными секретными замками: следовало знать, как повернуть ободок замка большим и указательным пальцами, прежде чем нажать на ручку, поэтому незваный гость мог неожиданно оказаться в ловушке, на первый взгляд, запертых дверей.
На новом месте главы «Стандард Ойл» сохранили традицию, заложенную годами ранее. Каждый день в полдень члены исполнительного комитета собирались на обед в зале на верхнем этаже, украшенном охотничьими и рыболовными трофеями и с видом на порт, вполне подходящим их всемирной империи. Внутри мира «Стандард Ойл» высшей наградой было получить приглашение пообедать за длинным столом. Директоры прибывали в цилиндрах, сюртуках и перчатках и всегда занимали одни и те же места. В своей обманчиво смиренной манере Рокфеллер уступил место во главе стола Чарльзу Пратту, самому старшему члену группы и спорившему с ним чаще всех; Флаглер сидел справа от Пратта, затем Рокфеллер, затем Арчболд. То, что Рокфеллер занимал обычное место среди коллег, многое говорит о его подходе к управлению, хотя отсутствие различий практически не скрывало его статус. Как сказал философ Герберт Спенсер: «Промышленное товарищество, как бы хорошо ни была теоретически уравновешена власть его членов, на практике становится соединением, в котором власть одного из соучастников без формального заявления со стороны других признается за преобладающую»16.
Мало кто из сторонних людей знал, что в умении направлять своих непохожих друг на друга соратников и мотивировать их заключался один из величайших талантов Рокфеллера: «Своим успехом в жизни я обязан прежде всего, доверию к людям и способностью внушать им доверие к себе»17. Он любил напоминать, что Наполеон не победил бы без своих маршалов18. Не будучи деспотичным, Рокфеллер легко делегировал полномочия и руководил своей империей мимоходом, радушно, незримыми путями проводя свою волю. На встречах проявлялась обратная способность Рокфеллера: чем тише он становился, тем сильнее ощущалось его присутствие, и он пользовался своей таинственностью гения места, не стесненного мелкими заботами. По воспоминаниям одного из директоров: «Я видел заседания правления, когда люди в возбуждении выкрикивали бранные слова и угрожающе жестикулировали, но господин Рокфеллер, сохраняя крайнюю учтивость, продолжал господствовать над залом»19. Иногда он дремал на кушетке после обеда. «Я хорошо помню, – говорил один руководитель, – как он откинулся назад в кресле на встрече директоров, глаза закрыты, все вбирает в себя. Время от времени он открывал глаза и вставлял замечание»20.
На первое место Рокфеллер ставил гармонию внутри компании и старался примирить своих противоборствующих вождей. Как человек лаконичный, прежде чем выражать собственное мнение, он любил выяснять мнения окружающих, а затем мастерски находил компромисс и сохранял согласие. Он всегда осторожно преподносил свои решения в виде предложений или вопросов. Даже в первые дни существования фирмы он каждый день обедал с Уильямом, Харкнессом, Флаглером и Пейном, чтобы подробно обсудить проблемы. Разросшейся организацией он управлял с помощью консенсуса, не предпринимая крупных инициатив, против которых возражали члены правления. Так как любая идея проходила высшую проверку анонимного одобрения умных самостоятельно мыслящих людей, «Стандард Ойл» совершила очень немного серьезных оплошностей. Рокфеллер утверждал: «Мы убеждались в своей правоте и, прежде чем идти вперед, старались предусмотреть каждую случайность»21.
Время от времени Рокфеллер ссорился с Чарльзом Праттом, Генри Роджерсом и другими, но внутри фирмы не было вздорных пререканий и бюрократической ревности, которые обычно сопровождают большую власть. Если послушать Рокфеллера, директоров – бывших противников, создавших корпоративное братство, – связывала почти мистическая вера. В его понимании их доверие друг к другу объясняло их сплоченность и подтверждало добродетель. «Негодяи не смогли бы держать себя так, как держали люди «Стандард Ойл Компани» все это время»22. Благодаря сплоченности руководства фирма стала практически непроницаемой для любопытных репортеров и следователей правительства, которые никак не могли протиснуться сквозь плотные фаланги единомышленников, руководивших нефтяной империей четыре десятилетия подряд.
Единство партнеров «Стандард Ойл» было особенно удивительным, учитывая то, что организация представляла собой сложную структуру из обширной пестрой мозаики фирм, номинально независимых, но в действительности подчиняющихся «Бродвей, 26». В отсутствие федерального закона об акционерных обществах, Рокфеллеру, как и любому коммерсанту того времени, приходилось искать выход из лабиринта законов, чертовски осложнявших управление компанией, действующей в нескольких штатах. По его словам: «Наша федеративная форма правления, делая общество одного штата чуждым всем другим штатам, вынуждает многие фирмы, ведущие дело при помощи обществ, создавать их в тех или других штатах, где им приходится вести дела»23. Препятствие вынуждало коммерсантов изобретать хитрые пути в обход законов и приводило их в законодательные собрания к коррумпированным политикам; отсюда и значительная доля цинизма Рокфеллера. От «Стандард Ойл», компании изначально общенациональной, устаревшая законодательная система требовала бесчисленного множества юридических ухищрений. Рокфеллер обоснованно считал систему несправедливой помехой, но она одновременно подстегивала его мышление.
Его первая крупная импровизация вылилась в остроумный договор о доверительной собственности, негласно реализованный в 1879 году. По условиям деятельности «Стандард Ойл, Огайо» не имела права владеть компаниями за пределами штата, поэтому она назначила трех сотрудников среднего звена – Майрона Р. Кита, Джорджа Ф. Честера и Джорджа Х. Вайласа – доверенными лицами, и они держали акции во множестве подконтрольных фирм в других штатах. Получив дивиденды, они,