Гюндерсен впервые взглядывает на ассистентку. Та кивает, но ничего не говорит.
— Я заявила, — говорю я громче, — потому что Сигурд позвонил мне и сказал, что находится на Нурефьелле вместе с приятелями, и потому что эти же самые приятели позвонили мне вечером и сказали, что он туда не приезжал.
— Вот как, — говорит Гюндерсен и, протянув к ассистентке длинную худую руку, говорит: — Дай листок.
Она протягивает ему бумагу, он выуживает из нагрудного кармана ручку с рекламным текстом и записывает что-то на листке, пристроив его на колено. Фредли строчит еще быстрее, будто нагоняй получила.
— Значит, Сигурд позвонил и сказал, что он на даче на Нурефьелле? Это во сколько было?
— Чуть позже половины десятого, — говорю я и тут соображаю, что они наверняка попросят прослушать сообщение. — Он сказал, что уже на месте и что ему пора идти, потому что Ян-Эрик шустрит с поленьями. Ян-Эрик — это его друг, он там тоже должен был быть.
— Один из приятелей?
— Да.
— О’кей, — говорит Гюндерсен. — А что-нибудь еще Сигурд сказал?
— Нет. Просто сказал, что он на месте.
— А вы ему перезвонили?
— Нет. В смысле да, но не сразу. Я позвонила, когда ушел последний пациент.
— Ладно. А после обеда у вас были еще пациенты?
— Да, один. В два часа.
— И его фамилию вы тоже не назовете?
— Нет. Не потому что не хочу… — начинаю я, но он отмахивается каким-то небрежным движением. Или самоуверенным? Его не интересует мое мнение, он знает то, что ему необходимо знать… Или нет, думаю я, не так. Скорее, он убежден, что в любом случае узнает все, что ему нужно. Да, Гюндерсена моим «нет» не остановишь. Только теперь у меня забрезжила мысль, что он совсем не обязательно на моей стороне. Он на стороне Сигурда — это само собой, но до этого момента я думала, что это одно и то же, что мы с Сигурдом на одной стороне, что дело Сигурда — это мое дело…
— Это оставляет вам три часа между вторым и третьим пациентом, — размышляет Гюндерсен. — Даже больше — три часа десять минут. Что вы делали в это время, кроме того, что пообедали?
— Заполняла медкарту, — отвечаю я, — и готовилась к следующему приему.
— Сколько времени ушло на записи?
— Ну не знаю… минут десять.