В гудящей голове стремительно проносится: Неужели он меня забьёт насмерть! Сильный, гадёныш! Чтоб тебе кто-нибудь руки-ноги переломал!

На ногах стою не твёрдо, меня шатает, в глазах всё те же круги, голова болит и резь в животе. Слышу, как один из троих солдат говорит дружкам:

Мне, конечно, плевать на штабной приказ о перебежчиках, но убивать этого Ивана не будем! Пусть живёт, раз всех нас тут повеселил. Гюнтер, мы в очередной раз убедились, что ты в отличной спортивной форме. Брейк! Не бей его больше, особенно по животу, а то этот Иван наложит полные штаны говна, а его ещё в штаб надо будет отвести.

От сказанного все немцы, что были рядом, опять громко начали смеяться. Чей-то другой голос сообщил друзьям, что этот перебежчик сегодня ночью приволок на себе одного из их парней, тяжелораненого в дневной атаке.

Раз так, пусть живёт! Гюнтер отстал от меня и про иголку с ниткой больше не вспомнил.

Мне дали немного времени придти в себя, а потом какой-то низкорослый, щуплый солдат, одно слово "задохлик", поднял с земли мою пилотку, нахлобучил её мне на голову, улыбнулся и махнул рукой, показывая, что надо идти, дополняя своё намерение увести меня из траншеи, словами на ломаном языке:

Тафай тфигай Иван, шнель! Пшёль бистро! Марш!

Этот солдат куда-то ведёт меня по траншее. Глядя на низкорослого солдата, я удивился, почему в этом батальоне служит такой недомерок, ведь в части "SS" всегда отбор был, как говорят, дай боже - призывали только рослых и физически крепких парней. Про себя назвал этого солдата "задохликом".

Мы прошагали шагов триста, дошли до хода сообщения, ведущего в глубину обороны и в сторону развалин какого-то производства, свернули и пошли по нему. Шли ещё столько же. Позади остались развалины и кучи битого кирпича, разбитый снарядом длинный деревянный сарай, другой сарай и ещё остатки каких-то строений. Поразило то, что пока мы шли в тыл, никто из солдат, попадавшихся на встречу, меня больше не тронул и не обидел, хотя их на нашем пути было много, но все они спокойно занимались обычными окопными делами, и совсем не обращали на меня никакого внимания. В конце пути мы подошли к добротному блиндажу, врытому в овраг, с несколькими перекрытиями, сделанными из стальных рельсовых полотен.

"Задохлик" жестом показал мне, что нужно подождать у входа, а сам постучался в двери и после разрешения быстро прошёл внутрь. Я остался стоять у блиндажа совершенно один, удивлённый, что никто меня не охраняет. Постояв с минуту, привёл свою одежду в относительный порядок, а потом опустился на землю - ведь в ногах правды нет, а у меня всё ещё не совсем утихла боль в животе. Чувствую, что мой левый глаз уже порядочно заплыл от опухоли. Скуле тоже прилично досталось и она, при любой попытке открыть рот или пошевелить челюстью, болит ноющей болью. Солдат неплотно прикрыл за собой дверь в блиндаж, так что можно было разобрать отдельные слова, произносимые внутри помещения. Слышу, как кто-то громко говорит по телефону:

Это "двойка"! Плохо слышно, герр гауптштурм... да, это шарфюрер Кранц. Атаки прекратились... окапываются... да, видим... в порядке... благодарю герр... так точно! У нас перебежчик... сегодня ночью... не убьём! Есть доставить в Никольское! Конец связи!

Прошла минута, прежде чем дощатая дверь блиндажа открылась, и на улицу вышел шарфюрер, в небрежно наброшенном на плечи кителе, который очевидно разговаривал по телефону с кем-то из начальства. По виду стоит обычный мужик лет за сорок, с лихо подкрученными вверх усами "а-ля кайзер", подставил своё лицо с закрытыми глазами под солнечные лучи и явно наслаждается утренней тишиной. На меня этот немец пока не обращает никакого внимания. Простояв, жмурясь на солнце, добрых пять минут, шарфюрер открыл глаза, повернулся в мою сторону и пальцем руки поманил меня к себе, показывая, чтобы я подошёл к нему совсем близко.

Бить будет! Мало им! первое, что пришло мне на ум...

Но нет, немец показал, что надо отойти немного в сторону от блиндажа. Мы вместе прошли несколько метров от блиндажа, и немец на ломаном русском начал говорить, подкрепляя свои слова жестами:

Иван, ты есть зольдат свой армий и фатерланд! Ты должен быть верный свой присяга, даже в плен! А ты, дерьмо собачье, сам бросать свой оружие и задирать свой лап вверх! Я и мой зольдатен таких презирать и плен не брать! Трус и дезертир - пускать пуля вот сюда, лоб, он тыкает своим указательным пальцем мне между бровей в лоб и продолжает говорить: Но ты, Иван, нести и спасать наш камарад, поэтому будешь живой! Так что будь рад, парни тебя только помяли, а не шлепнать у стенка. Ты правильно сделать, что помогать наш зольдат и мы тебе это припоминать. Но измена всегда плёхо!

Видимо этот немецкий "унтер" уже бывал в России, ещё в ту войну, раз он может сносно объясняться на русском. Я посмотрел на форму этого ветерана части и увидел, что в петличку вдета лента чёрного цвета с белыми полосками по краям, тут же краснеет лента "мясной" медали. Над карманом лента Креста за войну 1914 года, две синие ленты за выслугу лет, в центре пристёгнут Железный Крест 1 класса с цифрами 1939 на аверсе. Ниже Креста расположены общий пехотный штурмовой знак и два знака за ранения, один из которых был образца прошлой мировой войны. Судя по наградам, шарфюрер действительно старый и не раз стреляный ветеран, который мотает уже не первую войну. Немец тоже внимательно на меня посмотрел, помолчал, думая о чём-то своём, потом хмыкнул и громко отдал команду на немецком: - "Шутце Цобель! Бегом ко мне!"

Шарфюрер не успел закончить команду, как появился бегущий "задохлик". В спешке солдат застёгивает пуговицы воротника своего кителя, поправляет на голове кепи и подтягивает поясной ремень. Не доходя нескольких шагов до начальственного Кранца, он лихо останавливается, принимает строевую стойку и чётко докладывает:

Господин шарфюрер, рядовой Цобель прибыл по Вашему приказанию.

Сынок! Есть возможность прогуляться в наш тыл, в само Никольское. Надо доставить этого пленного в штаб дивизии. Наши штабные умн.... с ним хотят очень сильно побеседовать, с этими словами Кранц рукой показал солдату на меня. Слушай дальше... После того как сдашь "ивана", зайди в отделение полевой почты. Там надо забрать письма для парней, а также пусть дадут свежие номера журналов и газет. Наш почтальон немного трусоват и лишний раз не любит здесь появляться, а почты и известий уже давненько не было. Все наши тебе скажут спасибо! Солдат, тебе всё понятно?

Так точно, господин шарфюрер! Всё выполню в лучшем виде! Разрешите идти? громко звучит ответ.