Идите! закончил отдавать распоряжения Кранц.
Шнель "иван"! Марш! командует щуплый Цобель, и мы отправляемся дальше в тыл...
Глава 3. В селе Никольское
До села надо было идти километров пять. Я иду впереди, а мой конвоир, держа на плече винтовку с примкнутым к ней плоским штыком на плече, шагает шагов на пять позади меня. Проходя мимо какого-то ручья, "задохлик" останавливается, окликает меня и, когда я замираю на месте и медленно поворачиваю голову в его сторону, солдат с помощью жестов показывает, что я могу смыть водой кровь с лица и с рук, привести себя в порядок и вдоволь попить воды. Сначала прямо пилоткой черпаю холодную воду и долго пью эту живительную влагу. Потом умываю лицо, шею и руки. Мой конвоир стоит рядом и курит сморщенную сигарету, пахнущую дрянным табаком, выпуская из своего рта клубы сизого дыма, и ждёт пока я закончу своё "купание". Приведя себя в относительный порядок, поворачиваюсь лицом в сторону конвоира и вижу улыбающееся лицо Цобеля. Краем не заплывшего синевой глаза замечаю, как солнечные лучи играют на лезвии штыка винтовки за его плечом. О том, что мы подходим к Никольскому, сообщил указатель на чужом языке.
Мы шли ещё минут пятнадцать, пока не подошли к зданию школы в центре посёлка, в которой теперь разместился немецкий штаб. "Задохлик" отводит меня к каменному сараю с наглухо заколоченными грубыми досками окнами, когда-то выстроенному рядом со школой, и сдаёт меня часовому, скучающему у двери. "Задохлик" вручает солдату сопроводительную бумагу, на словах объяснив, что этот "иван" сам перебежал на их сторону. Часовой достаёт из кармана брюк ключ, которым отпирает висящий на двери сарая замок, распахивает дверь и грубо впихивает меня внутрь узилища. По ощущениям - попал в какой-то склеп. Темнота резанула по глазам, и какое-то время они привыкали к мраку помещения. В голове мелькает счастливая мысль: - "Я пока ещё жив!"
В помещении сарая каменный пол, на котором разместились человек двадцать пленных, на вид таких же бедолаг, как и я, доставленных в Никольское из разных мест. Только только нашёл себе место, обосновался и решил подремать, следуя верной солдатской заповеди, как дверь отворили, вошёл охранник, который на ломанном русском назвал мою фамилию и сказал, что мне быстро надо идти на допрос.
Другой солдат отвёл меня в штаб немецкой дивизии "СС-Полицай", где в бывшем школьном классе несколько часов меня допрашивали под протокол, так это официально у них называлось. Несколько немецких офицеров через гражданского переводчика задавали мне множество различных вопросов о дислокации наших частей, их оперативной подчинённости, численности, расположению на местах, о командовании роты, батальона, полка и дивизии. Затем пришёл ещё один офицер и тоже через переводчика начал задавать вопросы, суть которых сводилась к тому, чтобы выяснить готовность служить Великой Германии и их Фюреру. По всей видимости, мои ответы удовлетворили этих офицеров, т.к. в каменный сарай я больше не вернулся. Когда закончился допрос, был уже вечер, и конвоир отвёл меня на кухню, где повар выделил мне немного еды. Но перед тем как идти на кухню, зашли в небольшую избёнку, на крыше которой была настлана потемневшая от времени дранка, в которой пожилой на вид мужик с белой повязкой полицая на рукаве выдал мне кружку и ложку. На прощанье он зачем-то произнёс:
Бывай корешок! Повезло тебе - не сегодня-завтра в лагерь поедешь! Может ещё, где и свидимся!
Я промолчал и вышел из избёнки. На кухне мне выдали миску, повар наполнил её картофельным блюдом с овощами, так же получил в кружку кофейный напиток и кусок хлеба. Упитанный повар, накладывая черпаком в миску блюдо, совсем беззлобно приговаривал:
На сдорофье, Ванья! Тафай, трескай, что бы за ухам тресчаль!
После еды меня отвели в другое здание, но тоже рядом со школой. До меня здесь уже находилось пятеро бывших красноармейцев, которые тоже дали первичное согласие на сотрудничество с немецкой армией. В новом помещении все окна с улицы были забраны железными решётками, дверь оббита железом, из предметов мебели и вещей ничего, одни голые стены, пол, потолок и никаких других "удобств", поэтому всем пришлось ночевать, лежа на полу. У входной двери установлена будка для охраны, в которой постоянно стоит солдат с автоматом. Лежа на досках пола, делаю вид, что сплю, а сам прокручиваю в голове, что было со мной за нелёгкий день, о чем спрашивали, что отвечал и как говорил. Раз они меня перевели в этот "номер", а не в тёмный карцер, где я пробыл совсем не долго, то это означает, что мне удалось чем-то заинтересовать своей скромной персоной и штабных офицеров...
Помню как мой "учитель" шпионскому ремеслу говорил, что немцы особое внимание обращают на тех пленных или перебежчиков, которые в ходе первичного допроса сообщили ценные сведения или данные о своих частях и командирах. Так же немецкие вербовщики стараются привлекать к сотрудничеству людей, обиженных Советской властью или пострадавших от неё за убеждения, не брезгают даже бывшими уголовниками. Но особенно интересны бойцы, владеющие специфическими воинскими специальностями, такие как связисты, механики, авиатехники, артиллеристы и бойцы частей ПВО, проходившие службу при штабах в больших городах или гарнизонах. По моей легенде, я должен им подойти на все 100%! Как говорят пижоны - на лицо весь набор напитков в одном коктейле! ...или флаконе!
Глава 4. Обер-лейтенант абвера Венк
Телефонный звонок был требовательно настойчив и трещал на всю комнату уже секунд двадцать. Молодой человек, на вид лет двадцати пяти - двадцати семи, лежащий в брюках и в расстегнутом кителе, с погонами обер-лейтенанта на плечах, прямо на одеяле походной кровати, просыпаться не спешил и спал без задних ног уже несколько самых сладких утренних часов. Только под утро он приехал из одной из частей, где почти вся ночь у него ушла на дела и поездку назад. Мало кто знал, что этой ночью офицер обеспечивал переход двух агентов, посылаемых с ответственным заданием не просто в тыл к большевикам, а в сам Ленинград. Переброска прошла удачно, но сильно вымотала разбитая дорога назад. Поэтому, по приезду к себе в Сиверскую, сил хватило только на то, чтобы прямо на входе небрежно бросить фуражку на стол, расстегнуть китель, снять свои щегольские сапоги, которые денщик должен вычистить до блеска, и завалиться спать, не обращая своего внимания на такие мелочи, как лечь в кровать полностью раздетым. Он буквально рухнул на одеяло и мгновенно заснул...
Теперь же кто-то осмеливается настойчивым мерзким звонком телефонного аппарата будить его, офицера разведки всесильного Абвера. Просыпаться не хотелось, но обер-лейтенант сел на кровать и спросонья начал шарить рукой в поисках телефонной трубки, благо сам телефонный аппарат с удлинённым линейным шнуром стоял на полу, рядом с походной кроватью. Офицер недавно попросил связистов удлинить шнур в аппарате, чтобы при необходимости можно было вести разговоры, сидя на подоконнике или лёжа на прямо кровати, и после разговора можно позволить себе ещё какое-то время поваляться и подремать.
Рука нащупала телефонную трубку, сняла с корпуса аппарата, поднесла к уху, а в голове уже проскользнула мысль, что кого это принесло, такого настойчивого. Офицер открыл глаза, окончательно проснулся и произнёс в трубку:
Алло! Да! Слушаю! Обер-лейтенант Венк, у аппарата. Говорите!
С того конца провода до слуха донеслось:
Доброе утро, герр обер-лейтенант! Это вас беспокоит обер-фельдфебель Назе.
Слушаю вас, Назе, говорите.