– Да.
– С каковой целью пришли сюда, набрали тушенки, заперлись…. Очкарик, ты меня за идиота держишь?
– Нет, что ты! – испугался Владик. – Просто мы хотели….
– Жрать консервы! – безжалостным тоном обвинителя выпалил Цент. – Только на это вы и способны. Тишком сбежать, путем мародерства добыть себе еды, закрыться на пять замков, и обжираться, не думая ни о ком и ни о чем. И не рассказывай мне эти сказки о вашем намерении спасти людей. Это ложь. Такие, как вы, не способны на подвиг ради других, ибо погрязли в эгоизме. Вы пришли сюда не для того, чтобы кого-то спасать. Вы пришли жрать консервы, ибо ни на что другое не способны. А теперь сознайся, что это так!
– Это так, – покаялся Владик. Иной ответ был невозможен, ведь тогда он противоречил бы мнению Цента, а Цент прав всегда и во всем.
– Вот, что я и говорил, – обрадовался изверг. – Рад, что ты сознался, не пришлось тебя пытать. Потому что если бы я начал, я бы увлекся…. Ох как бы я увлекся! Я бы так увлекся, что ты бы меньше чем первой группой не отделался. А сейчас это было бы некстати. Сейчас ты, и твои дружки, нужны живыми и здоровыми.
– Зачем? – испугался Владик. Он уже как-то привык к тому, что Цент постоянно грозится то убить, то покалечить всех встречных программистов, и вдруг те зачем-то понадобились ему живыми и здоровыми. Это было странно, и это ужасало.
– Затем, очкарик, что вы трое все-таки совершите подвиг. Берсеркер живет ради славной смерти, помнишь это? Так вот – час пробил. Вальхалла ждет.
Глава 15
Ранним утром Цент распахнул дверь штабного контейнера и вывалился наружу. В глаза ударил яркий свет, мороз куснул кожу на лице.
– Ох, вот денек-то! – радостно выпалил бывший рэкетир, полной грудью вдыхая холодный свежий воздух.
Настроение было непривычно приподнятое, Цент даже сам себе удивился – с чего бы? Возможно, то был контраст с последними днями, проведенными в тревогах и волнениях. Все время приходилось куда-то ехать, идти, кого-то преследовать, бить. И все это происходило не по собственному желанию, но в силу сложившихся обстоятельств. Попал как в колесо, и закрутило – не вырваться.
От наслаждения прекрасным утром Цента отвлекли стоны. Были они столь душераздирающими, что, казалось, доносятся из самых глубин ада, а издают их терзаемые бесами грешники. Опустив взгляд, изверг даровал очам картину столь приятную, что настроение, и без того превосходное, улучшилось многократно. Вот бы каждое утро было таким же!
Во дворе крепости выстроились четыре десятка снеговиков. Они стояли, как солдаты, стройными рядами, по десять в линию, глядя все в одну сторону – прямо на верховного главнокомандующего. Впрочем, на этом сравнение с армией заканчивалось. В облике снежных истуканов не наблюдалось ни малейшего единообразия, коим так славны любые вооруженные силы, умеющие причесать под уставную гребенку всякую индивидуальность. Каждый из снеговиков был неповторим и уникален, хотя кое-что их все же роднило – Центу в жизни не доводилось видеть столь уродливые снежные скульптуры. Даже малые дети умудрялись делать их симпатичнее, по крайней мере, у тех хоть было ясно, где голова, а где нет. Тут же создавалось ощущение, что сотворением снежной армии занимались люди с извращенным чувством прекрасного, а то и вовсе оного лишенные, либо же бог приставил их руки к непотребному месту.
– Что за уродские снеговики? – проворчал Цент. – Слава Всевышнему, ночью по нужде не вышел. Увидел бы этих чучел во мраке, сердце бы остановилось.
После того как скульптурам была дана крайне низкая эстетическая оценка, Цент быстро пересчитал их, и помрачнел. Тех было всего сорок три. А ведь он предельно ясно объяснил вчера вечером трем программистам, что каждый должен изготовить к нынешнему утру минимум двадцать штук. За перевыполнение плана сулил бонус в виде завтрака, на тему возможного невыполнения кем-то заданной нормы выразился коротко и ясно – ушибу оглоблей. А когда пухлый Вова заметил, что оглобли в наличии нет, Цент пообещал, что лично его он ушибет кувалдой, которая точно есть.
Пока Цент обозревал заполненный снеговиками двор, в ворота крепости вползли источники душераздирающих стонов. Весь снег в пределах крепости давно закончился, и программистам приходилось прикатывать шары снаружи. При этом Петя и Вова катили каждый по большому шару, явно не щадя себя и сил своих, коих осталось немного. А вот Владик и тут проявил свою подленькую суть – шарик слепил маленький, да еще в процессе скатывания ладошкой соскребал с него слои снега, чтобы случайно не надорваться. Цент как увидел это, так аж породил скрежет зубовный. Ведь сказал же вчера вечером, сказал ясно, прямо, русским языком, великим и ужасным – трудиться всем троим на износ и до изнеможения, себя не жалея и сил не экономя. Два программиста все поняли, а вот третий, неисправимый, традиционно пропустил начальственный наказ мимо ушей.
Цент спустился по лестнице и предстал перед страдальцами. Те, завидев его, отчего-то решили, что труд их на этом окончен, и тут же повалились на землю, изображая предсмертные муки. Прежде прочих бросил работу Владик, он же корчил самые мученические гримасы и испускал такие стоны, будто темные силы уже терзали в аду его грешную душу.
Пройдясь меж снеговиками, Цент придирчиво оценил работу. Сделано все было откровенно халтурно, что говорило об отсутствии старания и таланта. А ведь он вчера сказал программистам, что будет оценивать не только количество снеговиков, но и их качество. Похоже, и это прошло мимо ушных раковин. Вместо того чтобы все мотать на ус, программисты выпучили глаза, и стали задавать глупые вопросы. Интересовались, не шутит ли он, выпытывали, зачем это нужно, затем стали врать, что обессилены и не сдюжат. Цент, разумеется, тут же подбодрил их, пообещав кары немыслимые за ослушание, ну а если кто вздумает сбежать, того грозился изловить и познакомить с паяльником.
– Пожалуйста! – заныл Вова, отчего-то решивший, что своими слезами сумеет зародить жалость в душе Цента. – Мы целый день сюда шли. Нам бы отдохнуть.