– Сейчас прострочу и готово, – отозвалась та. Вот только какой шов – одинарный делать, или двойной.

– Тройной если можно, – мигом отозвался я, – чтобы покрепче держалось!

И почему-то перед моими глазами мигом всплыл наполовину пустой флакон одеколона «Тройной», стоявший у Болеслава Мартыновича на умывальнике.

– Да, э-э, – заторопился я, – Мария Леонидовна, один вопросик прояснить хотел. В прошлый раз вы вскользь упоминали какого-то «бирюка»…, предостерегали нас, чтобы мы у него на ночлег не останавливались. О ком, собственно, шла речь-то?

– Ах, это, – устало опустилась женщина на стул. Ну конечно, совсем упустила из вида то, что вы не местные. А бирюком мы тут зовём одного нашего электрика. Сам он из Местечка, живёт у самого озера, считай, что на отшибе. Фамилия у него странная, созвучная слову «бирюк». Биру, или даже Берун, толком уж и не помню…

– Чем же он так плох? – продолжал настаивать я.

– Сам, не сказать, чтобы особенно плох, хотя и точно, крайне нелюдим. Без надобности берлогу свою никогда не покинет. Но начитан он, не в пример многим. В нашей поселковой библиотеке почти все книги перечитал, да не по разу. Только само место, где он обосновался, считается здесь нехорошим.

– Оттого, что там был лагерь для военнопленных? – решил показать я свою осведомлённость.

– Нет, – покачала головой Мария Леонидовна, – не совсем пленных. Пленные там были во время оккупации. А как вернулись наши войска, там контрразведка быстренько организовала какое-то закрытое поселение для тех, кто добровольно перешёл на службу в Красную армию. Дезертиры всяческие, провалившиеся диверсанты, подозрительные иностранцы всех мастей… Были там конечно и оккупационные старосты и казацкие старшины… много всякого тёмного народа. Кого-то там из них готовили. Может быть, даже натаскивали их против бывших хозяев. Там и убийства даже были, да и не раз. Причём убитых закапывали прямо на плацу, там, где сейчас бирючий сад растёт. Чтобы, значит, оставшиеся в живых, каждый день топтали тела своих бывших сотоварищей и думали… Да и сам дом-то его, тоже дурную славу имеет, – добавила она после минутной паузы.

– А именно?

– Этот дом и бараки при нём строили ещё при немцах. На работу, разумеется, согнали наших, езерищенских мужиков. И отец мой, Леонид Пантелеймонович, тоже там трудился. Он ещё молодым тогда был парнем, в армию-то его не взяли по увечью. Так на той стройке вроде как взрыв произошёл, несколько человек погибли. И он спасся только тем, что в тот момент нагнулся за чем-то. Что уж там рвануло, он мне доподлинно не рассказывал, но сызмальства помню, вспоминал он о том доме, крайне неприязненно.

– И что же он говорил? – уныло поддержал я разговор, уже осознавая, что мою осведомлённость он не увеличивает ни на йоту.

– Раз сказал, что в доме есть тайник. Но такой тайник, что отыскать его невозможно.

– Почему же?

– Я тоже у него спрашивала. Только смеялся в ответ. Говорил, мол, в такое хитрое место лазают всего два раза в жизни. Первый раз при постройке дома, а второй – при его сносе. Вот собственно всё, что и помню. Всё же давненько это было, когда мы в последний раз об этом говорили.

Так что покинул я гостеприимный дом не только с пачкой готовых мешков, но и отягощённый новой загадкой. Впрочем, на тот момент она меня мало занимала. Предстоящий ночной поход – вот что будоражило мою душу. Я будто ощущал, что те мешки, что без особого труда нёс в одной руке, уже наполняются вожделенным золотом.

Вечером того же дня мы заранее и исподволь начали подготовку к тайной поездке на Княжи. Небольшой термос, который предусмотрительно захватил из Москвы Михаил, наполнили крепчайшим кофе. Загодя собрали вещи и перезарядили свежими батареями фонарик. Оставалось лишь дождаться условленного часа и выступить. Чтобы занять время, мы после ужина принялись играть в подкидного дурака. Всех нас била нервная дрожь, и незатейливая карточная игра помогала как-то отвлечься. Хозяин дома какое-то время тоже играл с нами, но после трёх или четырёх конов начал протяжно зевать и вскоре, сославшись на усталость, ушёл на свою половину. Мы же остались за столом и ещё не менее часа шлёпали истёртыми картами по не менее истёртой клеёнке. Но потом они попросту вывалились у нас из рук и так и остались лежать на столешнице неопрятными кучами.

– Половина двенадцатого! – заметила Сандрин, взглянув на часы. Предлагаю спуститься к себе, сделать вид, что тоже спим.

– А заодно и попробуем открыть основную дверь сеновала, – заговорщически прошептал Михаил. Не хочется мне сегодня выходить через кухню, – указал он на пол пальцем. Вы заметили, что здесь все половые доски скрипят. Вот, – демонстративно наступил он на одну из досок, – слышите какой жуткий скрежет. Если мы среди ночи попрёмся прямо здесь, да ещё с вещами, на шум сбежится вся деревня!

– Но снаружи амбара весит большущий замок, – засомневался я, – а ключа у нас нет.