– И где же стоит этот холмик? – поинтересовалась Сандрин. Кто-нибудь из вас вообще видел там нечто подобное?

– Где, где, – всё ещё раздраженно буркнул в ответ Михаил, – на том самом полуострове, что на южной стороне. Я-то, грешным делом, подумал, что след от ядра мог быть только вблизи крепости… ну, там, где из пушек стреляли. На тот полуостров я даже и не ходил.

– А на самом деле золото наверняка прятали ближе к воде, – подхватил я его мысль. У того, кто его повторно закапывал, была всё та же проблема. Рытьё ямы и переноска монет наверняка заняли много времени, а он был один и тоже хотел управиться, допустим, до того же рассвета.

– Конечно, конечно! – энергично поддержала меня Сандрин. Ведь тому человеку, кто прятал золото, пришлось бы ходить не менее двадцати раз с достаточно увесистым грузом, прежде чем он смог перенести всё в заранее выкопанную яму. Можно с уверенностью сказать, что у него на эту работу действительно ушла вся ночь.

– У нас должно уйти гораздо меньше! – Михаил убрал листочек в карман и бодро вскочил на ноги. Ведь мало того, что предстоит раскопать приличную яму и перетащить все монеты в лодки, так нам ещё и грести придётся не менее часа! По моему пониманию на белорусский берег возвращаться будет нельзя, нужно будет плыть на российскую сторону…

Вскоре дорогу нам преградила довольно шустрая речка, и мы поняли, что перед нами Дубровка.

– Ну, что, давайте действительно половим лягушек? – нарочито скучным голосом спросила девушка, окидывая взглядом плотную стену пожелтевшего камыша.

Затем она скосила глаза и как бы в шутку подтолкнула бедром озабоченно насупленного Михаила.

– Не смешно! – замотал тот головой, поскольку был полностью погружен в свои размышления. На кой чёрт нам лягушки? Жарить их что ли? Так мы не французы, чтобы такую мерзость есть!

Сандрин обиженно отвернулась и остановилась, повернувшись к нам спиной.

– Не груби, Михайло, – слегка ткнул я Воркунова кулаком под рёбра. Понятно, что настроение у тебя не из лучших, но наша гостья здесь причём? Она просто хотела напомнить нам с тобой о том, что мы совершенно ничего не делаем для того, что бы как-то поддержать наш имидж научных работников.

– Какой ещё имидж? – ещё более раздражённым тоном отозвался Михаил, подходя к самой воде. Перед кем нам тут выкаблучиваться? Перед этим, опять забыл, как его зовут, Самсоновичем? Да он обычный деревенский мужик. Ну, живёт в необычном доме. И что с того? В Москве вон какие замысловатые дома начали строить, полный отпад! Ладно, – взмахнул он рукой, – пойдёмте обратно. Ляжем сегодня пораньше, а завтра поднимемся, как только взойдёт солнце.

Будильник в моих часах пропищал свою незатейливую мелодию, и мои уши его услышали, но какого-либо желания подниматься на ноги моё тело не выразило. Но будильник всё пищал и пищал, и пришлось как-то реагировать на его нудное жужжание. Слева протяжно вздохнул Михаил, а справа завозилась Сандрин.

– Выключите, кто-нибудь, эту пищалку! – жалобно попросила она. А то голова и без неё болит.

– И вправду, – поддержал её Михаил, – затылок что-то ноет. Но…, закряхтел он, сползая на дощатый пол, – нас ждут великие дела. Подъём друзья, подъём, время не ждёт!

Когда мы, зевая и потягиваясь, выбрались на кухню, хозяин дома был уже там.

– О, да вы сегодня прямо ни свет, ни заря…, – приветствовал он нас, – макароны есть будете?

– Пожалуй, – протиснулся к плите Михаил, страдальчески прижимая ладонь к правому виску.

Он с сомнением понюхал содержимое кастрюли, после чего повернулся в нашу сторону: – Братцы, если хотите, я вам эти макароны с яйцам поджарю?

– Как вы можете что-то есть с утра? – сморщившись, отвернулась Сандрин от тарелки с едой. Я бы хотела выпить только кофе. И если можно, дайте какое-нибудь средство от головной боли.