– Странно, – удивлённо взглянула она на француженку, – но здесь вовсе и не посвящение. Какая-то несуразица написана…
Я нагнулся чуть вперёд и начал читать надпись вслух, стараясь интонацией голоса чуть сгладить угловатость не слишком удачных рифм.
На первый взгляд стихотворение было путаным и крайне малопонятным, поэтому я спокойно передал его нетерпеливо ёрзающей на своём стуле Сандрин. И именно её нервные, какие-то излишне суетливые движения пальцами словно подсказали мне, что здесь не так всё просто. Выхватив из сумочки новомодный, мобильный телефон, девушка нацелила его камеру на листок и сделала не менее пяти снимков в разных ракурсах.
– Как средство связи, – обворожительно улыбнулась она после этого Дворцовой, – эта штука здесь совершенно бесполезна, но с её помощью можно сделать довольно приличные фотографии!
Захлопнув крышку глянцево-сверкающей Моторолы, она подчёркнуто небрежно отодвинула изображение своего прапрадедушки в сторону и мигом перевела разговор на другую тему. Настала моя очередь действовать. Размышлять на тему соответствия обнаруженного стишка предмету нашего поиска не приходилось. Прозрачный намёк на какую-то могилу вызвали у меня ассоциации с захоронением вовсе не кладбищенского толка. К тому же я сообразил, что название Дрисвидза явно составное.
– Река Дрисвята вблизи Видзы! – вскоре дошло до меня. Я понял, что надо поскорее скопировать текст с рисунка, а уж затем разбираться в его полезности. Но как назло под рукой не было, ни ручки, ни бумаги. Порывшись в карманах, я отыскал только небрежно сложенные железнодорожные билеты. Но раздумывать особо не приходилось, для столь важного дела могли пригодиться и они.
Сославшись на то, что кухонный полумрак мешает лучше рассмотреть рисунок, я встал из-за стола и приблизился к окну. Там на подоконнике стоял стакан, из которого крайне удачно высовывались два простых карандаша. Выбрав тот из них, который показался более заточенным, я принялся спешно копировать текст, даже не особо вдаваясь в его смысл. Всем этим я рассчитывал заняться позже, благо времени во время предстоящей вечером поездки, у нас было с избытком.
Закончив писать, отнёс портрет обратно, и некоторое время рассматривал демонстрируемые хозяйкой прочие фотографии. Примерно через двадцать минут Сандрин, своим женским чутьём определила, что наш визит больше не принесёт никаких неожиданностей, и принялась откланиваться. Поднялся и я. Поблагодарил за угощение, пожелал здравия и чинно вынес наши пожитки за дверь. Вскоре на лестничной площадке появилась и сияющая Сандрин. Мы вышли на улицу, и она своим телефоном сделала снимок только что покинутого подъезда.
– Вот и следующая путеводная нить! – потрясла она перед моим носом своей сверкающей игрушкой. Вот и продолжение истории! Осталось только понять смысл того, что там написано.
Поскольку заняться анализом памятного стихотворения можно было только в спокойной и самое главное, уединённой обстановке, мы словно сговорившись, какое-то время не касались данной темы. И лишь добравшись до вокзала, позволили себе на минутку вернуться к нашим тайнам.
– Постарайся взять билеты в отдельное купе, – попросила Сандрин, – едва я направился в сторону билетных касс, – чтобы нам не помешали.
Посторонний человек, услышав подобную фразу, наверняка подумал бы о намёках на некие любовные утехи парочки влюблённых. Но мне-то намёк был более чем понятен. Речь шла именно о том, чтобы никто не помешал нам посвятить время изучению вновь обретённых сведений.
Наученный горьким опытом, провизией на обратную дорогу в Санкт-Петербург я запасся основательно. На оставшиеся белорусские деньги взял в привокзальном буфете несколько пирожков, чай в пакетиках, сырки, круг краковской колбаски и прочую дорожную снедь. Я не без оснований полагал, что спать нам этой ночью придётся не слишком долго. Прежде всего, следовало срочно выведать у Сандрин, что такого она нашла в непритязательных стишках, написанных, как следовало из подписи под портретом, в общем-то недавнем 1939-м году. Именно эта дата и сбивала меня с толку больше всего. Было бы понятно, если бы дата была проставлена где-нибудь в 19-м веке, но в 20-м!
И едва мы заняли свои места в купе № 9, как я демонстративно извлёк из кармана исписанный собственными каракулями билет и принялся его рассматривать. Такой манёвр незамеченным не остался. Сандрин тоже достала телефон и, деловито понажимав на кнопки, тоже уставилась в экран. Но мне вскоре стало понятно, что прочитать что-либо она не в состоянии. И без того не слишком большие буквы с портрета на крохотном экране телефона становились вообще трудноразличимыми закорючками.
– Может, всё же объединим наши усилия? – положил я копию текста на столик. Что толку думать в одиночку? Знаешь русскую пословицу? Одна голова хорошо, а две лучше!
– Ладно, – раздраженно захлопнула телефон Сандрин, – давай размышлять совместно. Знаешь, что меня прежде всего зацепило?
– Сгораю от любопытства.
– Довольно откровенный намёк на нечто золотое, причём такое, что спрятано в некоем тайном месте.
– И где же этот намёк? – пододвинул я ей исписанный билет.
– Да вот же, – постучала она пальцем по бумажке, – в предпоследнем куплете. Послушай: – «Не мешкай боле, вот она! Могила рыцаря д’Ора». Рыцаря д’Ора! – с нажимом повторила она. То есть рыцаря, которого зовут «Золото»! А слово «могила» говорит о том, что это именно выкопанная в земле яма, а не естественная пещера или, допустим, древесное дупло.