Небезопасно было и само пребывание на полуострове с его бездорожьем и безначалием.

Кто здесь хозяева: турецкие янычары, татарские конники, чиновники хана или «независимые» кадии[18]?

Европеец, который привык к экипажу и верховой езде по удобным дорогам, чувствует себя беспомощным на полудиких лошадях, на верблюдах, в скрипучих мажарах; он предоставлен воле проводников, которые видом своим напоминают разбойников.

Обычно путешественник прибывает на полуостров сушей и возвращается морем.

Первые впечатления суровы.

Сова, которая украшает крепостные ворота Ор-Капу, загадочно смотрит на путешественника, вступающего в пределы Крымского ханства. Мост на цепях соединяет Крым с большой землей, а длинный глубокий ров – Перекоп – служит преградой.

Op-Капу осенена турецким знаменем, полторы тысячи янычар зорко сторожат подступы к полуострову, и турецкие пушки выставляют свои жерла со стен крепости.

Сам калга-султан, сын падишаха, является сюда из Кафы в дни войны, и слово его важнее ханского.

Сюда, к стенам Op-Капу, гонят пленников на продажу в Кафу и Гёзлев. Стоны этих несчастных оглашают окрестности, когда работают они на крепостных стенах под палящими лучами солнца, подгоняемые нагайками.

Торговые и посольские караваны подолгу задерживаются в воротах Op-Капу, прежде чем мост на гремящих цепях опустится и откроет им путь в пределы полуострова.

Караваны (белые двугорбые верблюды с вьюками или впряженные в огромные арбы) направляются по древнему Соляному пути на восток, к Кафе.

Путники, прошедшие ворота Op-Капу, надеются сразу же увидеть сказочную красоту Крыма, но их взору открывается голая степь. Такую степь увидел Василий Зуев, которого русская Академия наук послала в Крым. В 1778 году, докладывая о своих наблюдениях, он писал: «Беспрестанное пасение множества скота ‹…› и вождение его весь год по степи с места на место причиняет ‹…› что не успевает трава из земли отпрыснуть, как скот ее или сорвет, или помнет ногами».

Ногайская орда раскинула по степям Приднепровья и перекопской степи свои табуны, стада овец и верблюдов, стойбища из кибиток (юрт), крытых войлоком или кожей. Ногайские селения похожи на кочевые стойбища и военный лагерь. Сакли, слепленные из самана и глины, не жаль оставить, как оставляют любое укрытие. Весь скарб ногайца умещается в арбе, которую влечет по степи упряжка верблюдов: немного деревянной и глиняной посуды, каменные жернова, кожа, войлок. Достояние ногайца – в его оружии и конском снаряжении: саблях, кинжалах, ножах, уздечках, пиках.

Из всех монгольских племен, составлявших ханство, одни ногайцы, или, как в древние времена их именовали, мангыты, сохраняют еще дух и облик золотоордынцев – их воинственную жестокость и грубую простоту. За плечами ногайца, впрочем, кроме лука с колчаном, теперь торчит и ружье.

Вот он мчится по степной целине наперерез каравану, который направляется на юг.

Он – образец охотника, выслеживающего зверя.

Он – олицетворение наездника, лихо гарцующего на коне. Косматая бурка из черных овчин скрывает оружие ногайца. Косматая шапка до бровей мешает рассмотреть его лицо. В руке ногайца плеть с особым наконечником (ногайка).

Таким изобразил ногайца художник, который пересекал перекопскую степь в дни последнего хана.

Караваны, мирно идущие к Старому и Красному озерам за солью, к Альме и Бахчисараю – с посольскими грамотами, драгоценными мехами или любопытствующими европейцами, боятся степи.

Глаз путешественника радует горная гряда, синеющая вдали. У Бахчисарая кончается дикий, вольный, полуязыческий Крым с табунами и всадниками и начинается Крым «каменистый» – Крым минаретов, гаремов и дервишей.