Она не возвращается так долго, что Константин делает то, чего обещал себе не делать. Много раз обещал. Он ищет её. Весь остров тянется нитями к его сердцу, и если бы с ней что-то случилось — он сразу же узнал бы, почувствовал. 

Константин обещал себе не следить за ней. Константин не может сдержать этого обещания.

Ленты связей едва ощутимо вибрируют на его пальцах, ищут её дыхание в ветре, ищут прикосновение высокой травы к её ладоням, ищут шорох случайного листа в её волосах, читают вкус её губ с закушенной былинки. Ответ приходит неожиданно быстро и близко: из деревни племени Длинных Теней, из сердца Фрасонегада.

Леволан размыкает полупрозрачное третье веко, поднимает голову, бездумно моргает, щурится, привыкая к скудному освещению. Теперь Константин действует куда аккуратнее, чем тогда, в той другой — первой — жизни. Он не врывается, он не калечит разум. Лишь тянет за нужные нити. После того, как остров начинает поглощать смерть, после того как у него остаётся втрое меньше глаз и ушей — он не может позволить себе слишком беспечно распоряжаться тем, что осталось.

— Тир-Фради умирает, on ol menawi. У него никого, кроме нас, не осталось.

Леволан лениво ведёт клыкастой мордой из стороны в сторону, раздувает узкие ноздри, улавливая знакомый запах. Взгляд вытянутых зрачков скользит по расчерченным тенями стенам просторной хижины, по обманчиво хрупкой фигуре болотной ведьмы Мев, сидящей на циновке в центре. Неужели она держит эту зверюгу прямо в своём доме?.. Взгляд скользит дальше, выцепляя из полумрака напряжённо выпрямленную спину, руки, сцепленные в замок на коленях: Анна сидит на циновке напротив Мев, слушая её с сосредоточенным вниманием.

— Дети Тир-Фради учатся жить в умирающем мире, — продолжает Мев. — Но посмотри, посмотри на это, — она наклоняется в сторону Анны и демонстрирует маленькие древесные рожки, покрытые мелкими цветами.

Это что, поветрие такое, что ли?..

— Мев больше не живёт, она почти так же мертва, как Катасах. Откуда взяться цветам на мёртвой голове? — она усмехается, будто бы сказала шутку, понятную лишь ей одной. — Катасах говорит — это надежда. Надежда, что ещё не покинула нас. Потому так важен каждый, кто в силах. Ты важна, Анна.

Одна из теней у дальней стены неожиданно приходит в движение, и только теперь глаза леволана распознают в ней человека. Сиора, принцесса племени Красных Копий. Уже бывшая, надо полагать. В её руках поднос и плошки с чем-то дымящимся. Движется она как-то заторможено, даже неловко, по пути к центру хижины успев сбить большую напольную корзину, споткнуться о край циновки и уронить одну из плошек. Поставив перед Мев две оставшиеся, под её укоризненным взглядом Сиора вновь отходит к стене и вперивается глазами в пустоту перед собой.

Анна наблюдает за ней, напряжённо нахмурившись.

— Для этого я здесь, — медленно произносит она, берясь за плошку и согревая её в ладонях. — Что я могу сделать, Мев? Как мне всё исправить?

— Ты пришла к Мев за ответами, — болотная ведьма качает головой. — Но у Мев нет тех ответов, что ты ищешь.

— Но ведь была какая-то причина, по которой ты позвала меня через море, — Анна отставляет плошку в сторону, так и не прикоснувшись к содержимому. — Ты —хранительница мудрости, ты видишь больше, чем способны видеть глаза обычных людей. Ты знала, что я могу что-то сделать. Что?

Мев неспешно отхлёбывает горячий отвар.

— Ты задаёшь правильные вопросы. Но задаёшь их не той, кто даст ответ. Задай их своему сердцу. Спроси его, где искать силу, бóльшую, чем ты сама. Без этого тебе не одолеть Самозванца.

— Я не… Нет! — Анна жёстко сжимает губы. В скудном спектре различаемых леволаном цветов её глаза кажутся двумя острыми осколками чёрного обсидиана. — Я не сделаю этого снова. И никому не позволю сделать. Пусть хоть весь мир катится в бездну — я найду другой путь.

Мев неожиданно смеётся:

— То, что ты так уверена в том, чего не хочешь — это уже полшага к нужному пути. Осталось только узнать, чего же ты хочешь. И кто ты на самом деле.

— Я?.. Я — это просто я. Что за странный вопрос?