— Мы тут много лет работали над памятником Октябрьской революции, — начал он, — а у нас за спиной сооружается памятник на ту же тему, и мы об этом ничего не знаем. Как это произошло?

Это было, конечно, основным, что его возмутило. И тоже было вранье, потому что о памятнике писали в газетах, об этом знал отдел культуры обкома, но, наверное, ему лично не сообщили.

— Ну-ка, пусть выйдет на трибуну главный виновник.

Главным виновником был я. Сейчас я вспоминаю, что страха я не испытывал. Было тягостное ощущение невозможности защититься.

— Еще надо посмотреть на идеологическую сторону памятника. Вот тут стоит Ленин, а рядом двуглавый орел. Что это значит? — сказал он, держа фотографию в руках и никому ее не показывая.

Двуглавый орел находился совсем на другом рельефе, далеко от фигуры Ленина. Я попросил показать большую фотографию присутствующим.

— Незачем, — отрезал он, — и так все ясно. Еще надо проверить, какую взятку получил председатель художественного совета, чтобы принять этот памятник.

Честнейший Вася Стамов, человек с незапятнанной репутацией, только год назад вступив в партию и еще не очень представляя себе партийную иерархию, крикнул с места:

— Да нет! Вы все не так понимаете!

На несколько секунд повисла мертвая тишина.

— Объявить выговор по партийной линии, — придя в себя, заключил Романов.

Результаты заседания бюро обкома были плачевными. Посадили на несколько лет директора Комбината скульптуры, Стамов получил выговор, авторам предложили вернуть часть гонорара за памятник, были наказаны мастера скульптурного комбината, а директор Балтийского завода получил выговор.

А памятник между тем был уже отформован и стоял в гипсе, занимая помещение цеха. Вскоре после заседания бюро обкома его вынесли из цеха и свалили в кучу где-то на территории завода, а еще через какое-то время вывезли на Финский залив и утопили. Место, где утопили памятник, оказалось мелким, и долгое время недалеко от берега среди воды возвышался небольшой белый островок, на котором сверху лежала трехметровая фигура Ленина.

Отдел культуры обкома подсоединил Горевого и Кубасова к Деме в расчете на то, что вместе они создадут что-то приемлемое, но они быстро выжили Дему из авторского коллектива и создали еще более нелепый проект памятника, по силуэту напоминающего странный дом. Но и эта работа не имела продолжения и после нескольких обсуждений тихо заглохла.

Пару лет спустя на одном из открытий выставки в Манеже Романов неожиданно сказал:

— Пожалуй, пора вернуться к установке памятника, который делался для Балтийского завода на Васильевском острове.

— Так его уже давно утопили в Финском заливе.

Романов помрачнел. Ему не удалось связать свое имя с грандиозным произведением на специально намытом острове, хотя бы даже и с нашим памятником. Зато его имя тесно связано с самыми, пожалуй, мрачными годами застоя в нашем городе.

Эта невеселая история относится к тем историям, которые не хочется вспоминать, но, наверное, надо восстановить в памяти, поскольку она типична для того времени, в котором мы жили и которое, к счастью, прошло. Многие подробности произошедшего тогда я забыл, но осталось в душе какое-то пакостное ощущение от тех дней, от непроходящей, нависшей угрозы, от беспомощности противостоять подлости, самоуправству и вседозволенности власти.

Человек обладает удивительным свойством, во всяком случае, я отношу себя к таким людям: не вспоминать или стараться не вспоминать плохое и сохранять в памяти светлое и веселое. Поэтому, вспоминая даже о войне, я стараюсь не думать о блокадных днях, о голоде, в результате которого я чуть не умер от дистрофии зимой сорок первого года, об ощущении того, что меня могут убить мои товарищи, когда я принес полкотелка супа из крапивы, полученного на всех в нашей солдатской столовой, десять 125-граммовых пайков осклизлого зеленого хлеба и неполную плитку шоколада, из которой каждому полагалось по одной дольке.