Брак моей бабушки с А. А. Дембским длился не очень долго. Я своего родного дедушку помню не очень хорошо. Он приезжал к нам в Сестрорецк до войны раза два. Помню, что он читал мне «Вия» Гоголя. Мама рассказывала, что он был заядлым охотником, держал несколько собак, хорошо играл на гитаре, у него был приятный голос, и он пел «Гайда тройка, снег пушистый…». Немного… После бабушкиного демарша он женился, у него родилась дочь. Крестьяне в порыве «яростного гнева» сожгли дом, где он жил, управлять после революции было нечем, поэтому они приехали в город Остров, где он стал учителем немецкого языка. Там его застала война. То ли он не захотел работать на немцев, я не знаю. Знаю только, что его жену и дочь отправили на работу в Германию, а его — в лагерь, в Саласпилс, где он и умер.

Его родная сестра Елизавета Александровна (ее в семье звали тетя Эльза) была в молодости влюблена в бабушкиного брата — Джорджа Фроуда, но он женился на Ольге Ивановне Гакичко — сестре бабушкиного второго мужа. Тетка Эльза (она у нас в семье прославилась еще и тем, что после посещения вместе с бабушкой зоологического музея уверяла, что до революции в Воронежской губернии водились мамонты) вышла потом замуж за В. Д. Ягодкина, учителя, у нее родился сын Володя, полковник-артиллерист, который после войны женился на Ире Дембской, дочери Александра Александровича, своей двоюродной сестре, чем сильно осложнил свою послевоенную армейскую карьеру.

И еще у Александра Александровича был брат Федор, который после революции оказался в Германии и, по слухам, был крупным инженером во времена нацизма. Про него вообще в семье старались забыть и по сей день ничего не известно.

Бабушка моя в бытность свою в Воронежской губернии познакомилась с семьей соседей — тоже управляющего имением удельного ведомства, по фамилии Гакичко, со старшим сыном которого у бабушки начался бурный роман. Его звали Николай Иванович, он был моложе бабушки на девять лет, и они страстно любили друг друга всю жизнь. Бабушкин поступок вызвал в те времена огромный скандал. Бабушка потребовала развода, но детей ей не отдали, и она, оставив сына и дочь (моей маме было в то время пять лет), уехала в Петербург. Это было в 1912 году. Ольга Александровна была в курсе бабушкиного романа. У самой великой княгини в то время тоже были сложности в семейной жизни. Про ее мужа принца Ольденбургского у нас дома шепотом говорили, что он «не был мужчиной» (смысл этих слов я осознала позже). Она была влюблена в полковника Куликовского, за которого она впоследствии вышла замуж (после того как брат ей разрешил развод) и родила двоих сыновей. С ним она эмигрировала после революции. Совпали эти романтические события со смертью моей прабабушки в 1912 году, которая, я думаю, не одобрила бы всех этих изменений и которую обе молодые дамы очень боялись. Старую Елизавету Франклин Ольга Александровна (она звала ее Нэнни, англ. Nanny) похоронила в Гатчине. Сразу после войны мы ездили на кладбище и нашли памятник из розового мрамора с надписью на английском языке. Недавно я была в Гатчине, попыталась отыскать могилу, но не нашла. В конторе я попросила книги с записью захоронений, которые, к моему удивлению, частично сохранились. Небритый господин дал мне записи, посмотрел на меня подозрительно и сказал: «Франклин? Евреи, наверное?» Внешне я тоже не была «как все» и давала много поводов для раздумий по доводу моей национальности.

Бабушка оказалась в Петербурге одна, без средств к существованию. Николай Иванович поступил в Горный институт. Ольга Александровна помогла опять — по ее протекции бабушка получила должность классной дамы в Балетном училище, теперешней Академии имени Вагановой, с казенной квартирой на улице Росси, зарплатой в семьдесят пять рублей и бесплатными дровами. Поженились они с дедушкой (я его считала своим родным дедом) в 1917 году, когда Николай Иванович окончил Горный институт и получил специальность «горный инженер».

Дед был человеком выдающимся — он был умен, красив, благороден; когда про человека говорят «породистый», я всегда вспоминаю деда. Он был серьезным человеком, любил серьезные книги и хорошую музыку. Как я уже рассказывала, у бабушки был прелестный голос. Но дед не выносил «домашнего» пения, и бабушка никогда больше не пела.

До Горного института дед окончил Киевский кадетский корпус. Гакичко были украинские дворяне. Друзья звали его «англизированный хохол». Я его любила и немного боялась. Человек он был суровый. К бабушке он относился замечательно, звал ее почему-то «мисс», может быть, потому, что бабушка терпеть не могла все уменьшительные варианты своего имени в русском языке. Все ее приятельницы звали ее Бетси или Беси на английский манер. Дед принадлежал к тому поколению и к тому сословию, которому от советской власти досталось, как теперь говорят, «по полной программе».

Акварель великой княгини Ольги Александровны. 1909 год