Ее голос прорезался даже сквозь бурлящий рев пламени.

Люди растерянно заозирались, осознав, что Пророка и впрямь не видать. Прежде о нем не думали, были слишком заняты собой. Они не могли знать, что в эту минуту Пророка вместе со всеми реликвиями кевинианства пожирает пламя. Вся их вера в один миг обратилась в пепел.

– ГДЕ ОН?! – завопила Констанс.

Она принялась носиться по двору, безумно вглядываясь в измазанные сажей лица. Наверняка думала о той жертве, которую ради него принесла. Если он погиб, все будет напрасно.

Розовые босые ножки шлепали по мерзлой земле. И вдруг Констанс рванула к дому Пророка.

– Стой! – крикнул мой отец.

Она толкнула дверь тлеющего дома. Все любили Констанс. Все – до самой ее смерти. И когда она переступила полуразрушенный порог дома, пламя тоже ее полюбило. Прильнуло визжащими дымными поцелуями к тонким светлым прядям, заставляя щеки вспыхнуть жаром. Полюбило так сильно, что в одно мгновение дом сложился, сжимая Констанс в своих объятиях.

Кажется, я кричала. Впрочем, меня никто не слышал, потому что в ту минуту орал весь мир: голосили в ужасе люди, потерявшие своего пастыря, визжало пламя, пожиравшее плоды многолетнего труда, выли деревья, в которых закипал сок, вопили крошечные зверьки, очнувшиеся от зимней спячки оттого, что шкура вспыхнула огнем.

Много часов спустя, когда я спустилась с горы, небо покраснело от солнечного света. Белыми мотыльками полетели снежинки, и одна за другой без единого звука погасли звезды.