– А почему важно признать вслух?

– Тогда ты сумеешь принять эту мысль. И жить дальше.

– Жить дальше? – Кровь приливает к лицу так, что вены едва ли не лопаются. – Вы вообще понимаете, что несете? О сочувствии никогда не слышали? И хоть слово разобрали из того, что я вам говорю? Или просто сидите в своем дорогом костюмчике с заколкой для галстука…

– При чем тут заколка для галстука? – со смехом спрашивает доктор Уилсон.

– Потому что люди, способные на сочувствие, такие штуки не носят!

– Почему? – Доктор Уилсон улыбается, словно это шутка, и я вскипаю еще сильнее.

– Ничего вы не понимаете! Если понимали бы, то не советовали мне жить дальше. А давайте вы сами будете жить дальше, а? Возращайтесь в свой Вашингтон к красивой жизни в дорогущем доме, напичканном всякими штуковинами, от которых тепло на душе. Гуляйте с женой в пафосных ресторанах, давайте сыну машину на выходные… так заведено у хороших родителей? И забудьте про меня с Пророком, потому что он наконец сдох и все остальные тоже рано или поздно сдохнут.

– У тебя хорошая интуиция, Минноу. Ты меня раскусила. В одном только ошиблась. У меня нет сына.

Я трясу головой.

– Есть. Вы сами говорили. Он любит Томаса Харди. И его зовут Иона.

– У меня был сын по имени Иона, – доктор Уилсон кивает. – А теперь у меня нет сына по имени Иона. Вот и всё.

Воздух сгущается, как бывает в лесу за мгновение до удара молнии.

– Поначалу я очень часто говорил себе эти слова. Повторял как мантру. «У меня был сын по имени Иона. А теперь у меня нет сына по имени Иона. Вот и всё».

– Что с ним случилось?

– На шестнадцатилетие я купил ему машину. Ты даже здесь догадалась. Какая ты все-таки молодец… Кэрол – моя жена – была против. Иона только что получил права, и все видели, что он не готов сидеть за рулем. Но я все равно купил, потому что у него был день рождения, а я мог позволить себе такой подарок. В тот же вечер Иона на полной скорости влетел в дерево.

В комнате становится тихо, по-настоящему тихо. Я отвожу взгляд и спрашиваю:

– И как вы справились?

Доктор Уилсон пожимает плечами.

– Кто бы знал… Может, время лечит. Или привыкаешь.

– Ничего время не лечит, – говорю я.