– Пять, – ответила Гриша.

– Я – как?

– Великолепно, – обернулся Анатолий.

Прозвучало это как оскорбление. Ему сложно находиться со мной рядом.

Мы протискивались сквозь толпу, явно готовящуюся воевать. Не знаю, начали они готовиться, пока я спала, или когда увидели окружающие здание суда бронемашины подразделения НАТОвцев, но хоть по камню – у каждого встречного в руках было какое-то оружие. Я опустила взгляд на болтающуюся на шее аккредитацию. Становилось страшно…

– Мы у здания суда, захваченного минувшей пятницей сербскими сотрудниками общинного и окружного судов и прокуратуры, – сказала я в камеру. За Анатолием такой же, как и он сам, бородатый загорелый мужик меланхолично поправлял тряпочку в бутылке с зажигательной смесью. Пришлось сдержать нервный позыв сглотнуть. – Мы видим, что штурм, осуществленный сотрудниками специальных сил полиции гражданской миссии ООН (UNMIK) не вызвал сопротивления арестованных. Спокойствие юристов и наблюдающих за освобождение здания суда сербов обеспечивают несколько сотен солдат KFOR сил НАТО. Территория окружена бронемашинами и танками, – я обернулась посмотреть, что творится у здания суда, когда Анатолий сделал знак рукой. Спокойствие? Я сказала «спокойствие»? Минута прошла? Ну, хоть, полминуты?

– В оцепленном периметре несколько десятков единиц тяжелой техники, над городом курсируют вертолеты. Прорывающихся к зданию суда манифестантов сдерживают представители миротворческих войск.

Анатолий поднял руку. Гриша обе: уходи!

Оператор стремительно ретировался в сторону от проезжей части.

– Что они собираются делать? – спросила у Анатолия. – Они же не будут по нам стрелять?

Оператор сфокусировал на мне взгляд. Скорее всего, не расслышал. За спиной что-то взорвалось.

– Снимай!

Прямо над нами кружили вертолеты. Хотя, и без них расслышать было что-то сложно… Я скосила взгляд на странное движение дальше по улице. Потом и вовсе обернулась. Подняла палец, показывая. Анатолий развернулся вместе с камерой. Выше по улице одновременно, словно договорившиеся, на проезжую часть синхронно падали два столба. Среди криков, скрежета и выстрелов послышался новый взрыв. Гриша маячила рядом, пытаясь уберечь от бегущих к зданию суда людей. Каспер… Я привидение Каспер… Меня никто не видит.

– Лида, камера.

– Мы видим, как гражданские лица оказывают ожесточенное сопротивление миротворческим силам ООН и НАТО. На глазах выстраиваются баррикады из машин, только что были повалены осветительные мачты. Слышатся выстрелы. Практически у каждого присутствующего здесь в руках… – от раздавшегося грохота я присела, вжала голову в плечи и обернулась.

– Пиздуем, – сказала Гриша. Мы вжались в стену. Я начала кашлять.

– Что это?

– Пошли, – Анатолий натянул ворот водолазки на нос и тряхнул головой.

По щекам текли слезы, в носу и горле першило. Еще минуту назад мы бежали бы против течения толпы. Теперь людская река изменила направление.

Забежав за угол дома, я откинула голову на бетонную стену. В какой-то миг, вычислить который уже не представлялось возможным, мы оказались в центре войны. Настоящей, оглушительной, пахшей гарью и газом. Меня снимать после всего унюханного было нельзя. Но Анатолий имел опыт несравнимо больший, чем я. Вздрогнув от прикосновения, я открыла глаза. Мгновение передышки закончилось. Гриша, поплевав на салфетку, вытирала подтеки туши у меня на щеках.