Книги

Страна Прометея

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вот так и раскрыл: полностью обнаружил свою лакейскую душу! Ведь ему главное – быть впереди других. А как, какими средствами – это для него в высокой степени безразлично. Ну, вот, например, назначили его начальником учебной команды. Команда эта составлялась из всадников всех полков Дикой дивизии. В команду принято было посылать самых отчаянных головорезов. Заурбек, вопреки уставу, муштровал их день и ночь. Офицеры команды буквально выбивались из сил. Всадники исхудали, лошади сдали в теле. А ему, конечно, плевать!.. Бывало так, что он промучает людей с шести часов утра до часу дня, даст полчаса на обед, а после обеда объявит отдых. Только что все расположатся облегченно вздохнуть, вдруг – сигнал! – тревога! – сбор… Что такое? – Где трубач? Трубач отдыхает вместе с остальными. Оказывается, это Заурбек взял на себя роль трубача и трубит во всю силу своих легких. Опять встают люди, опять седлают коней, опять строятся на плацу… А он ходит между рядами и еще покрикивает. Но самое возмутительное произошло на смотру.

Великому князю Михаилу Александровичу дали корпус, а на его место прибыл командовать дивизией князь Багратион. Багратион был известен своею строгостью. Первым делом он пожелал проверить строевое обучение полков. Была горячка!.. Ведь наши всадники каждый в отдельности – великолепный кавалерист. Но все вместе они далеко уступают и регулярным полкам, и казачьим. Полковое учение было нелегким делом. Одним словом, Багратион смотрел, хмурился и ничего не говорил. Когда дошла очередь до учебной команды, начдив [65] наклонился к уху начальника штаба, сказал: «Если и эти… то… знаете ли… я вам скажу…». Подъехали они оба к развернутому фронту учебной команды. По правде сказать, она действительно выровнена была идеально: прямо по нитке! И еще одна подробность производила настоящий эффект: Заурбек, как только принял команду, сейчас же приказал всем всадникам отпустить бородку клинышком. И сам носил такую же. Тех же, у кого борода еще не росла, он поставил во вторую шеренгу. По команде «р-р-равняйсь» все поворачивали голову направо, так что бородка приходилась к бородке. Получалось впечатление. Багратион обратил на это благосклонное внимание. Потом начались заезды, повороты, повзводно налево кругом и так далее… Все это делалось превосходно, но не в том дело! Каждый в конце концов может выучить, если ему дать время. Возмутителен был конец смотра! Вы только подумайте, какую штуку отколол Заурбек!.. Когда Багратион поблагодарил его и отпустил команду, Заурбек построил ее в колонну по шести, приказал всем стать на седла во весь рост, сам выехал вперед, тоже стоя в седле, с трубой… проиграл «карьер» и – вся эта колонна промчалась карьером мимо Багратиона!.. Черт знает что! Офицер – и трубит, стоя на коне?! Что же это: цирк, что ли?.. Конечно, мы ему это не забыли и не простили. Если кто желает заниматься циркачеством, то ему место не в полку, а в цирке. Вот как…

До ушей Заурбека доходил отзвук всех этих наветов и разговоров, но он не обращал на них внимания. Он называл такого рода разговоры по-кабардински: «адыге псятля», что значит в переводе «кабардинские разговоры» и под чем нужно разуметь – ничтожная, глупая, бессмысленная болтовня. Однако были у Заурбека в полку и настоящие враги. Враги эти не занимались «разговорами» – ведь настоящий враг не треплет языком, а молчит. У настоящего врага только один язык – кинжал; у настоящего врага только один разговор – пуля. Настоящим врагом Заурбека был полковник Юрий [66].

Издали, в особенности на коне, их можно было спутать. Оба они были маленького роста. Оба любили высоких коней. Но Заурбек был широк в плечах и имел большие руки и ноги. Полковник Юрий обладал руками нежными, он посвящал по крайней мере час времени на уход за отточенными блестящими ногтями. Плечи его были юношески неразвитыми, чуть-чуть приподнятыми вверх. Заурбек брил голову наголо, полковник Юрий только подстригал. Не в меру красные губы Заурбека украшали грозные усы, завернутые в кольца; полковник Юрий носил усы по-английски: две короткие пряди волос, положенные на верхнюю губу, они напоминали цветом и формой зубные щетки. Черные глаза Заурбека горели и метали искры. Слегка прищуренные серо-голубые глаза полковника Юрия глядели на весь мир с холодноватым презрением. Заурбек обладал сильной волей, но воля его напоминала лук, натянутый до предела, готовый ежеминутно лопнуть – и тогда могучая стрела вопьется в грудь со свистящим шипением. Воля полковника Юрия может быть сравнима с голубоватым блеском меча, такого меча, который взвивается лишь для того, чтобы поразить, но поразить насмерть.

В далеком прошлом, когда полковник Юрий молодым корнетом вышел в один из гвардейских кавалерийских полков с ним произошла серьезная неприятность. Ему случилось заехать в знаменитый на всю Россию московский ресторан «Яр». В ресторане шел кутеж: кутили здоровенные «дяди» купцы-волжане. Они выгодно купили и выгодно продали товары на Нижегородской ярмарке, и вот – приехали повеселиться в Москву. Поближе к эстраде сидели купцы, в стороне за столиком у стены расположился Юрий. С ним сидела балерина, ноги которой свели с ума всех мужчин Старого и Нового Света. Часу в третьем утра, когда счет идет на сотни рублей, когда прислуживающие татары начинают потихоньку зевать в кулак, а на эстраде появляются цыгане, кутящие купцы почувствовали прилив вдохновения.

Они встали из-за стола и устроили хоровод. По их приказанию цыгане пели какую-то заупокойную песню, а они приплясывали, поднимая ноги выше головы и притоптывали каблуками. Юрий несколько раз упрашивал балерину уйти, но ей «хотелось посмотреть» – женщина!.. Ева!.. Любопытство!.. Когда купцам надоело кружиться, они раздали цыганам деньги в золоте и кредитных билетах, из которых самым мелким была «синенькая», и заставили их показать цыганскую пляску. Цыгане бренчали на гитарах, пели, разухабисто дергали конечностями, но купцов и это не удовлетворило.

– Слушай, Юрий, – сказала балерина, – хочешь, я станцую?.. Я для тебя станцую, – прибавила она, блестя глазами и нежно вытягиваясь, как будто приготовлялась к танцу «Умирающий лебедь».

Юрий нахмурился – разве она не понимает, как неловко танцевать ей перед пьяной купеческой компанией и где – в конце концов чем «Яр» не кабак?.. Но когда женщина пришла в настроение «дерзнуть», никакие резоны не существуют… «Боже мой! Что же тут такого? Ведь танцует же она перед всяким, кто приходит в театр? Чем же русские купцы хуже американских конторщиков?.. И кроме того, ведь она не для купцов танцует, а для него – милого Юрочки…» «Милый Юрочка» пожал плечами. Балерина подозвала старшего цыгана и спросила его, умеет ли хор петь «Колыбельную песню». Заносчиво тряхнул цыган поредевшими кудрями, низко поклонился и выжидательно посмотрел на Юрия. Юрий протянул ему сторублевку…

Спи младенец, мой прекрасный…

Баюшки-баю…

Тихо смотрит месяц ясный

В колыбель твою… –

тихо и проникновенно начали цыгане. Словно детская слеза трепетали тонкоголосые струны цыганского хора и вызывали слезы. Могучим гулом поддерживали басы и вплетали в сердце слушателей тоску о неведомом и недостижимом. Купцы притихли. Балерина поднялась и с низко опущенной головой вышла на ковер, не занятый столиками. Юрий понял, что начинается импровизация…

Стану сказывать я сказку,

Песенку спою…

Ты ж дремли, закрывши глазки,

Баюшки-баю…

Балерина воображала себя несчастной матерью, с больным ребенком на руках. Она не спала несколько ночей. Ее муж – бессердечный обманщик – насмеялся над ее молодостью и чистотой, и потом бросил ее, когда она ожидала дитя. Дитя не спит. Его лихорадочно светящиеся глазенки устремлены на нее, они спрашивают ее: почему? Почему так больно?.. Спи, спи, мой маленький голубь, спи! И она тихонько и неясно качает его прелестными руками, белизна которых подобна белизне короны Эльбруса… Мягкие звуки песни зачаровывали и уносили в ту, далекую, недосягаемую страну, которая называется Детство. Ничего лучшего для укрощения опьяневших голов придумать нельзя. Юрий видел, как кое-кто из купцов смахивал с ресниц слезу… Но как раз в тот момент, когда пляска и песня достигли высочайшего давления на сердца, балерина встрепенулась, как после долгого сна, и крикнула заразительно радостно и звонко:

– Плясовую!.. Эх!

И понеслась… Тут началось столпотворение, цыгане уже не пели, а ухали и улюлюкали в восторге. Купцы, только что изнывавшие в тоске и плакавшие о материнской любви и ласке, воспрянули духом. А Юрий! Юрий морщился.