Видяин [61]. Комиссар. Коммунист и председатель Коммунистической партии в столице Кабарды. Маленький человек с грандиозным самомнением. Жестокий: он принес обильную жертву богине Революции. Страдая хроническим флюсом, он собственноручно расстреливал обреченных, желая отвлечь зубную боль и растворить ее в острых переживаниях. Этот самый Видяин, узнав о наступлении заурбековских войск, сказал: «Заурбек возьмет наш город? Ха, ха! Это сон серой кобылы». Но сон исполнился. Заурбек был здесь, и к нему привели пойманного на вокзале комиссара Видяина.

– Здравствуйте, товарищ Видяин, – приветствовал его Заурбек, сидя в кресле. Кресло стояло около топившегося камина. Заурбек, разговаривая с Видяиным, время от времени протягивал зябнущие руки к камину. В комнате было холодно.

– Здравствуйте, товарищ Заурбек! – бодро ответил Видяин.

Но из рукавов его смятой шинели вытекали струйки пота: душа Видяина изнывала в смертельной тревоге. Позади комиссара стояли двое конвойных, с шашками наголо. В комнате находилось еще несколько человек.

– Так что, сон серой кобылы, говорите?

– Кто не ошибается?

– А ведь ваши дрались неважно!

– Ну что же, «сегодня вы, а завтра мы», знаете эту песенку?

– Песня хорошая… Да вы сядьте, Видяин, я давно хотел с вами побеседовать.

Заурбек указал ему место подле себя, на стуле. Видяин сел. Лицо его было пепельно-серое, все в морщинах, по которым стекал пот.

– Я вас хотел спросить, – начал Заурбек, – почему вы решили, что именно коммунизм осчастливит Россию и наши края. Насколько я знаю, коммунисты проповедуют классовую борьбу. Не так ли?

– Да, – вздохнул Видяин.

– Кто и против кого, собственно говоря, должен бороться? Этого я никогда не мог понять… Вы называете свою власть «рабоче-крестьянской», но вы первым делом организовали в деревнях «комитеты бедноты» и науськали их на крестьян. Вы разрушили заводы и тем лишили рабочего куска хлеба. Но все это еще куда ни шло. Я хочу вас спросить, Видяин, почему вы из всего народа выбираете худших? Почему вы в самом человеке будите поганого зверя, злого, жестокого и алчного? Вы знаете, в чем смысл истории, государства, религии, культуры и всяких таких вещей? Не в том ли, чтобы из скотины-зверя сделать человека? Вы говорите: «Бога нет» – и вытравляете в человеке те чувства, которые принадлежат Богу и украшают каждого из нас, смертных. Вы говорите: «Главный закон жизни – это борьба». Да еще всеми средствами. Отлично. Если бы я попал в ваши руки, вы убили бы меня… убили бы?

Заурбек повернул к Видяину только глаза, лицо его оставалось обращенным к камину. В глазах Заурбека отражались искры камина. Видяин смотрел вниз, он не ответил.

– Молчите? Ну, я отвечу за вас: конечно, убили! Так вот, и мы вас убьем, убьем по вашему закону… Но вы все-таки скажите: каким образом из борьбы можно построить семью? Ведь семья – это как раз не борьба, а согласие. Как вы хотите создать государство, ведь государство служит гражданскому миру!.. Говорите же, товарищ Видяин.

…За окном прошли солдаты. Слышался лязг подкованных каблуков, перекрываемый криком: «Раз-два, раз-два».

– Вот ваш коммунистический идеал – солдатская казарма: первая рота, вторая рота… Как улицы в Петербурге.

Заурбек сидел теперь лицом к лицу с арестованным комиссаром:

– Слово принадлежит вам, товарищ.

Видяин нахохлился, он напоминал птицу под струями холодного дождя. О чем он думал? Что если бы существовал какой-нибудь внутренний кинематограф, запечатлевающий мысли, вихрящиеся в голове у приговоренного к казни? Что бы это было? Может быть, Видяин вспоминал молодость? Ведь у каждого человека была своя первая и последняя любовь… Может быть, он думал о тех, кто стоял перед ним в таком положении, в каком он сам находился сейчас перед Заурбеком? Неужели воскресла перед ним картина расстрела?..