Но дуэль не состоялась. Когда тут же выбранные секунданты сообщили друг другу фамилии дуэлянтов, господин с родинкой и сапогами согласился принести извинение.

– Так вы и есть Заурбек – вождь кабардинцев!.. Нет, нет, с вами я не могу драться. Ведь я слышал о вас. Помните ли вы Анну Сергеевну? Она здесь, она часто вспоминает…

На следующий день, вечером, в экипаже, заставленном свертками, корзинками и ящиками, Заурбек, я и Хазеша ехали на Толстовскую улицу. Хазеша никак не мог забыть француженку. Отплевываясь и ругаясь последними словами, он поминутно вытягивал кусок материи, странно напоминавший верхнюю часть наволочки, и вытирал им губы. Я убежден, что, в сущности, Хазеша был благодарен француженке и ее невоспитанному (по его мнению) жесту. Ведь подумать только: целую неделю есть чем возмущаться!.. Есть люди, которые буквально несчастны, когда не имеют предлога ворчать.

– …Ему сказали, что я бандит, – сказал Заурбек, – вот я и расписался на потолке, что я бандит.

Я понял, о ком идет речь: Заурбек не любил подробно передавать свои разговоры с начальством.

Экипаж въехал на Толстовскую улицу:

– Номерочек-то какой ищете? – оглянулся с козел ямщик.

Когда мы остановились у подъезда дома, в котором жила Нюра, а ныне Анна Сергеевна Н., жена подполковника, Заурбек приказал мне идти вперед, вызвать Анну Сергеевну и спросить у нее разрешения войти. Так я и сделал. Позвонил. Впечатление было такое, что звонок раздался в пустом доме. Не знаю почему – волновался и я. Издалека донеслись нервные стуки каблуков о паркет. Двери были стеклянные. За стеклом появилась фигура женщины, среднего роста, в короне темных волос, вьющихся и капризных, широкой в плечах, с руками сильными и энергичными. Ее лицо, казавшееся сквозь стекло бледным, смотрело удивленно и ожидающе.

Она приоткрыла дверь:

– Вам кого? – скорее прошевелили, чем произнесли губы.

Но едва я начал:

– Начальник Кабардинской…

Она прервала меня каким-то не криком, но невыразимым воплем:

– Заурбек?! Да? Заурбек?

Казалось, что не голосом, а всей грудью, всем лицом, даже руками, она выкрикнула это имя. Но крик этот не был звучным. Она почти шептала… Тот, чье имя произнесено таким голосом хотя бы один только раз, может умереть спокойно: он жил недаром…

Потом, когда мы сидели в гостиной, Анна Сергеевна призналась, что едва, увидев мой костюм, она уже была охвачена предчувствием, что я от него.

– Нюра, – сказал Заурбек, – Нюра, помните?

– Все, все помню. Как будто вчера…

– И разговор тот помните?

– И разговор, да, и разговор… Садитесь, ради Бога… Как ваше имя? – обратилась она ко мне.