И тут не успела еще учеба начаться, беда приключилась с теми ребятами. Мальчишка на танцульках каких-то человека убил. Суд состоялся, такой скандал! Как же так, заслуженное цирковое училище, и такое происшествие. Ору было! Меня саму чуть не поперли, кого, мол, приняла? Малолетних уголовников! Посадили мальчишку. На девчонок тех смотреть было жалко. Особенно на одну из них: Надей ее звали. Вторая, та, что покрасивше была, потоньше, — из-за нее говорили и полез мальчишка в драку, — та спокойнее казалась. Все ходила так горделиво, мужики все головы сворачивали в ее сторону. А Надя все плакала, помню, и долго еще горевала.

Девчонок выгонять все же не стали из училища, утрясли как-то этот вопрос. Оставили обеих, уж больно фактурные были, красивые обе, гибкие как змеи.

Со второго курса уже их в номер взяли. Племянник мой и взял, Владислав Звонарев. Сын моего брата. Он совсем еще мальцом выступать начал, и пяти лет ему не исполнилось — а он уже с нами летал, и на трапеции такое выделывал.

Когда эти девчонки появились, тридцать пять ему исполнилось, и он уже матерый заслуженный эквилибрист был. И номер прекрасный поставил, и девчонок этих задействовал. Зрелище было неописуемое, скажу тебе. Народ в цирк валом валил, чтобы на них посмотреть.

Если бы не несчастье, которое произошло с ним и с этой девочкой, выступали бы они сейчас где-нибудь в Берлине или Париже, не меньше.

— Несчастье произошло? — тихим послушным эхом отозвался Миша, и даже вздохнуть было страшно: как бы не спугнуть…

— Несчастье… — закивала грустным болванчиком старуха. — Девочка эта Ядвига на представлении сорвалась и погибла.

— Разбилась?

— Да.

— Случайно?

— Не знаю, не знаю. До сих пор не знаю, — задумчиво произнесла старуха, уставившись куда-то в себя своими старыми тусклыми глазами. Наверное, глядела в прошлое, искала там ответ.

— Администрация настаивала на несчастном случае, девчонка вторая, Надя, все кричала, что это самоубийство. Недолго правда кричала, первые несколько минут. Потом замолчала, и как будто сама не своя сделалась, точно в уме повредилась. Все сидела в своей комнатке в общежитие и ни с кем не разговаривала, дверь никому не открывала. А потом и вовсе исчезла.

— Исчезла? — снова эхом повторил Миша.

— Как сквозь землю провалилась. У меня тогда племянника моего Владислава убили, так что я не сразу и заметила, что она пропала.

— Вашего племянника убили? Того самого, что работал в номере с этими девочками?

— Того самого.

— И кто же это сделал?

— А кто ж его знает? Милиция все кружила, кружила, да так ничего и не выяснила.

— А у вас самой не было никаких предположений? Насчет того, кто мог это сделать.

— У меня-то были предположения, да только я ими ни с кем не делилась.