Если бы пчела обладала сознанием в человеческом смысле, то ее энтузиазм по отношению к улью был бы интенсивнее, чем преданность матери сыну. Лишенная личных амбиций, сомнений и страха… Если судить по несовершенному опыту человека в высокой страсти, можно представить сознание пчелы как крохотную искорку, как маленький огонек, пылающий альтруистическим чувством. Несомненно, приписывание таких чувств пчеле – совершенно неоправданная ошибка антропоморфизма. И все же здесь кроется не совсем бесполезный намек на то, как социальное единство может влиять на животных с более развитой психикой. Не вызывает сомнений, что высокий уровень общественной жизни пчелы зависит именно от низкого уровня развития психики каждой особи. Если бы пчела была способна усваивать опыт в больших масштабах, реагировать свободно и адекватно на внешние для улья стимулы, можно не сомневаться, что сообщество демонстрировало бы меньшую эффективность, чем сейчас. Особая чувствительность пчелы к голосу улья и способность общаться со своими собратьями, несомненно, были бы менее совершенными, если бы она в то же время не была глуха ко всем другим голосам.
Когда мы переходим к рассмотрению животных, у которых анатом может обнаружить мозг, а психолог – индивидуальное мышление, становится ясно, что стадность у них утратила великолепную интенсивность стадности пчелы. Снижение интенсивности, похоже, обусловлено значительным расширением разнообразия реакций, на которые способен индивид. Стадные млекопитающие относительно умны, способны в определенной степени усваивать опыт и определенно в состоянии существовать в одиночку. Социальная привычка у них показывает сравнительно небольшую тенденцию к интенсивному развитию, она более статична. Несомненно, ее ограничивают и другие условия. Например, медленность размножения и постоянство структуры млекопитающих лишают их возможности постоянно подвергаться социальной интеграции, как у насекомых. Так или иначе, их социальные привычки мало или едва ли вообще выражены в физической специализации, но проявляются как глубоко укоренившийся ментальный характер, от которого зависят их привычки и способы реакции на телесные потребности и внешние раздражители. Среди млекопитающих, отличных от человека, стадность встречается в двух широко различимых типах в зависимости от выполняемой функции. Она может быть защитной, как у овец, оленей, коров и лошадей, или агрессивной, как у волка и его родичей. Обе формы располагают определенными типами способностей, а отличительной характеристикой каждой будет особый тип реагирования на стимулы. Важно понять, что данные особенности относятся к каждому индивиду крупной единицы и будут демонстрироваться им независимо от того, один он или среди сородичей. Нет нужды повторять здесь в подробностях характеристики стадных млекопитающих. Мы рассматривали их в одном из предыдущих эссе, но желательно подчеркнуть некоторые черты исключительной важности и те, которые были уже обсуждены лишь кратко.
Самая фундаментальная характеристика социальных млекопитающих, как и у пчел, – чувствительность к голосу сородичей. Индивид должен быть в состоянии решительно и без колебаний реагировать на стимулы от стада и совершенно иначе реагировать на стимулы извне. В случае опасности первым делом он должен не бежать, не атаковать, а известить стадо. При появлении незнакомца собака рычит; ее первейшая обязанность – поднять на защиту стаю. Точно так же овца вскакивает на ноги, чтобы предупредить других – прежде чем самой бросаться прочь.
Чтобы индивид был в особой степени чувствительным к голосу стада, он должен развить в себе способность безошибочно узнавать сородичей. У низших млекопитающих здесь, похоже, почти исключительно действует обоняние, и немудрено, поскольку это чувство у них обычно очень развито. Домашняя собака великолепно демонстрирует важность обоняния для распознавания представителей своего вида. Сравнительно немногие собаки узнают хозяина издалека по виду или звуку, но со своими собратьями практически полностью ориентируются на запах. Степень, до которой развилась у собак церемония приветствия, знакома, безусловно, каждому. Она безошибочно показывает наличие зачатков социальной организации и полезна для изучающего человеческое общество, поскольку имеет телесную организацию и приемы, которые, на первый взгляд, скрывают сходство с аналогичными и, как полагается, более достойными механизмами у человека.
Специализация, необходимая животному для социальной жизни, в определенных направлениях ограничительна, то есть лишает животное некоторых способностей и привилегий, которые есть у одиночного животного. И так же очевидно, что она в каких-то направлениях расширительна и наделяет социальное животное качествами, которых нет у одиночного животного. К минусам специализации относятся неспособность жить удовлетворительной жизнью в отрыве от стада, боязнь одиночества, зависимость от лидера, обычаев и традиций, преданность догмам стада и неверие во внешний опыт; стандарт поведения больше определяется не личными нуждами, а влиянием внешних сил – по сути, совести и чувства греха. Широкая специализация, с другой стороны, дает стадному животному способность реагировать на зов стада с максимальной энергией и выносливостью, глубокое душевное удовлетворение в единстве со стадом и разрешение в нем личных сомнений и страхов.
Все эти черты легко отслеживаются у такого животного, как собака. Простое их перечисление в ментальных терминах может привести к неточности, если не указано, что никаких гипотез о сознании собаки не выдвигается, а ментальные термины применены для удобства и краткости. Объективное описание поведения, на котором основаны такие выводы, заняло бы многие тома.
Преимущество, которое получает новая биологическая единица от агрессивной стадности, это в основном огромный прирост силы в охоте и сражении. Защитная стадность дает стае или стаду преимущества менее очевидные, но не менее важные. Очень ценное приобретение – более эффективная бдительность. Эффективность зависит от числа наблюдателей и тонкой чувствительности стада и всех его членов к сигналам часовых. Глядя на стадо овец, невольно поражаешься слаженности их действий. Как только обнаруживается опасность, сигнал мгновенно передается по стаду и встречается нужным действием. Еще одно преимущество, полученное новой единицей, – практическое решение проблем, связанных с чувством страха. Страх, по сути, ослабляющая эмоция, однако у овец и подобных животных он развит в высокой степени в интересах безопасности. Опасность нейтрализуется включением личности индивида в стадо. Тревога становится эмоцией уже не индивида, а всего стада, и соответствующая реакция индивида возникает в ответ на импульс от стада, а не на непосредственный источник тревоги. Похоже, таким способом парализующее чувство страха отдаляется от индивида, хотя его результат может достичь индивида только в виде паники. Стадные травоядные на деле робкие, но не пугливые животные. Разнообразные механизмы, в которых проявляется эта социальная привычка, очевидно, имеют в качестве общей функции максимальную чувствительность к опасности для стада в целом, соединенную с максимально возможным сохранением атмосферы спокойствия внутри стада, так что отдельные особи могут заниматься важным делом – пастись. Весьма сомнительно, что по-настоящему травоядное животное могло бы процветать в одиночестве – если вспомнить, как непрестанно ему нужно пастись, чтобы получать достаточное питание, и как часто это занятие прерывается постоянными тревогами, если оно хочет избежать нападения плотоядных врагов. Уместно предположить, что защитная стадность – более проработанное проявление социальной привычки, чем агрессивная форма. Ясно, что безопасность высших травоядных, таких как коровы и особенно лошади и их родичи, выше по сравнению с плотоядными. Кто-то может допустить, что, не будь человека, лошадь достигла бы более высокой сложности организации; факты действительно содержат намек на такую возможность и являются любопытным подтверждением удивительного воображения Свифта.
Оставив в стороне подобные фантазии и придерживаясь фактов, мы можем кратко сказать, что у низших по отношению к человеку млекопитающих встречаются две разновидности социальной привычки. Обе очень важны для биологических видов, в которых действуют, и обе связаны с фундаментально схожими типами способности реагировать, которые придают общее сходство черт всем стадным животным. Из этих двух форм защитная, пожалуй, более полно втягивает индивида, чем агрессивная, однако обе, по-видимому, достигли предела развития на гораздо более низкой стадии, чем у насекомых.
Черты стадного животного, присущие человеку
Начиная рассматривать человека, мы сразу сталкиваемся с одной из самых интересных проблем в биологии социальной привычки. Сейчас, наверное, нет необходимости формулировать доказательства того факта, что человек является стадным животным в буквальном смысле, что это стадный вид, как и пчела, муравей, овца, корова и лошадь. Совокупность его характерных стадных реакций служит неоспоримым доказательством этого тезиса, который является незаменимым ключом к сложным проблемам человеческого общества.
Пожалуй, желательно кратко перечислить наиболее характерные стадные черты, которые мы наблюдаем у человека.
1. Он не терпит и боится одиночества, физического и душевного. Такая нетерпимость приводит к психической зацикленности и интеллектуальной инертности, которые человек постоянно демонстрирует в степени, удивительной для животного с таким емким мозгом. Как хорошо известно, сопротивление новым идеям – это, прежде всего, вопрос предубеждения, а формулирование интеллектуальных возражений, справедливых или нет, процесс вторичный, несмотря на всеобщее убеждение в обратном. Тесная зависимость от стада прослеживается не только в вопросах физических и интеллектуальных, но также проявляется в самых глубоких уголках личности как чувство незавершенности, и именно оно заставляет индивида стремиться к некоему более крупному существу, чем он сам, к некоему всеобъемлющему существу, в котором его тревоги могут найти решение и длительный мир. Физическое одиночество и интеллектуальная изоляция эффективно компенсируются близостью стада. Более глубокие личные потребности не могут быть удовлетворены – по крайней мере, в том обществе, которое мы имеем сейчас, – таким поверхностным союзом; способность к взаимодействию все еще развита слишком слабо, чтобы привести индивида в полную, греющую душу гармонию с его собратьями, чтобы они могли передавать друг другу:
«Мысли трудно упаковать
В узкое действие,
Фантазии, пробираясь через язык, пропадают»[15].
Таким образом, религиозное чувство присуще самой структуре человеческого сознания и выражает потребность, которую ни один биолог не сочтет поверхностной или преходящей. Нужно признать, что некоторые философы и ученые порой отрицали достоинство и важность религиозных порывов. Видимо, движимые желанием замкнуть круг материалистической концепции вселенной, они преуменьшали значение таких феноменов, которые не могли согласовать со своими принципами. Такой подход к религии не только оскорблял истинно научный метод, но и вызывал сильную реакцию общественного мнения против любых радикальных научных исследований природы и статуса человека. Энергичная реакция такого рода преобладает и сегодня. Можно не сомневаться, что она была усилена, если не спровоцирована, попытками придать жесткому и догматическому материализму статус общей философии. Пока система вынуждена игнорировать, принижать или отрицать реальность таких несомненно важных явлений, как альтруистическое чувство, религиозные потребности и переживания благоговения, чуда и красоты, озарения мистика, восторг пророка, несгибаемая стойкость мученика, она не может претендовать на универсальность. Необходимо решительно подчеркнуть, что религиозные потребности и чувства человека – это прямое и обязательное наследие инстинкта, с которым он рожден, и поэтому заслуживают такого же уважительного внимания и тщательного рассмотрения, как и любой другой биологический феномен.
2. Человек более чувствителен к голосу стада, чем к любому другому влиянию. Этот голос может тормозить или стимулировать его мышление и поведение. Он является источником морального кодекса человека, основой его этики и философии. Может наделить человека энергией, мужеством и выносливостью, а может легко их отнять. Может заставить его смириться с наказанием и принять палача, терпеть нищету, склониться перед тираном и безропотно умереть от голода. Может не просто заставить безропотно принимать трудности и страдания, но и принять как истину объяснения, что его совсем необязательные мучения справедливы и нужны. Именно в этом проявлении силы стадного внушения, возможно, заключается самое неоспоримое доказательство стадной природы человека. То, что существо с громадным аппетитом и роскошными желаниями в состоянии безропотно терпеть пустой живот, лязгающие зубы, голые руки-ноги и жесткую постель, уже чудо. Что же сказать о силе, которая заставляет человека, услышав от сытого и согретого, что его положение гораздо лучше, отвечать: «Как прекрасно! Как справедливо!» Перед лицом такого эффективного отрицания не только опыта и здравого смысла, но и реальных голода и лишений невозможно установить границы власти стада над индивидом.
3. Человек захвачен страстями стаи в жестокости и страстями стада в панике. Эти реакции проявляются не только в толпе, но также видны по воплям и крикам газет и публики, ищущих преступников и просто козлов отпущения, а также по успешному нагнетанию паники.
4. Человек удивительно восприимчив к лидерству. Естественно было бы подумать, что это свойство имеет основу рациональную, а не инстинктивную, если не рассматривать его внимательно, чтобы получить объективную картину. Представляется рациональным то, что группа людей, стремящихся к общей цели, должна отдать себя под руководство сильной и опытной личности, которая укажет наиболее выгодный путь, воодушевит последователей и объединит их силы в гармоничном стремлении к общей цели. Рациональную основу этих отношений, однако, можно подвергнуть сомнению, если рассмотреть качества лидера, на которых часто основывается его авторитет, ведь не может быть сомнений, что они чаще апеллируют к инстинкту, чем к разуму. Следует признать, что в обычной политике важнее всего дар публичных выступлений. Если человек свободно, умело и с готовностью вещает с трибуны, он обладает неотъемлемым качеством государственного деятеля; если к тому же он умеет глубоко затронуть чувства слушателей, его способность решать бесконечно сложные вопросы жизни страны становится неоспоримой. Опыт показывает, что для успешного лидера не требуется никакой другой сильно развитой способности. Нет необходимости в напряженной подготовке, не важны знания ни о делах, ни о человеческой душе, восприимчивость к новым идеям и видение реального положения дел. На самом деле отсутствие этих качеств скорее преимущество; поскольку оригинальность люди склонны принимать за легкомыслие, скептицизм – за слабость, а осторожность – за сомнение в великих политических принципах, которые сейчас должны быть незыблемыми. Хороший пастух мыслит, как его овцы, и может вести стадо, только если держится впереди на очень маленьком расстоянии. Он должен оставаться одним из стада, несомненно, крупнее, громче, грубее и, прежде всего, с более четкими желаниями и способами их выражения, чем остальная паства, но, по сути, восприниматься, как плоть от плоти их. В человеческом стаде необходимость в лидере так же важна. Отклонения от стандартной нормы в вопросах интеллекта терпимы, если не слишком бросаются в глаза, потому что человек не принимает интеллект всерьез и смотрит на него как на мелкий грешок; а вот отклонения от моральных стандартов гораздо более важные идентификаторы и, если становятся очевидными, могут в одночасье превратить успешного лидера в чужака и изгоя, как бы мало они ни были связаны с адекватным выполнением его долга. Если признаки принадлежности лидера к стаду правильные, то чем больше их выставляют напоказ, тем лучше. Нам нравится разглядывать фотографии, где лидер нянчится со своей маленькой внучкой, мы с удовольствием узнаем, что он плохо играет в гольф, что ездит на велосипеде, как мы все, слышим о «милых случаях» – как он дал монетку слепому подметальщику или попросил стакан воды в придорожном коттедже – и нашему удовольствию есть четкие биологические причины.
Во время войны лидерство по-прежнему основывается на инстинкте, однако, поскольку стадо подвергается непрерывным стрессам, есть отличия. Народ во время войны чувствует потребность в управлении более сильную, чем в мирное время, и как всегда хочет кого-то, кто обратится к инстинктивному желанию людей быть управляемыми, почти независимо от того, способен ли он управлять на деле. Это инстинктивное желание заставляет людей выбирать того, кто внешностью и манерами демонстрирует авторитет и мощь, а не того, кто обладает реальными способностями, но остается в тени. Есть общепринятые представления о необходимом человеке: сильный, спокойный, непреклонный, смелый, откровенный, жесткий, энергичный, но, кроме того, это во что бы то ни стало «настоящий мужчина», «лидер, который может вести за собой», пастырь, жестикуляция и выкрики которого не оставляют сомнений, что он есть и действует. Трогательно вспоминать, как часто люди в погоне за таким идеалом в ответ на свои молитвы получали и принимали всего лишь мелодраматическую напыщенность, нетерпимость, опрометчивость и глупую, хвастливую жестокость; или вспоминать, как часто великому государственному деятелю в тяжкую для страны минуту приходилось бороться не только с внешними врагами, но и с теми внутри страны, кто в злобе громогласно объявлял его великодушное самообладание – медлительностью, осторожный скептицизм – слабостью, а скромную решительность – глупостью.