Комментарии к работам Фрейда, которые я позволю себе привести, будут высказаны с биологической точки зрения, рассмотрению которой посвящено это эссе. Следовательно, стандарт, на которых они основаны, в некоторой степени отличается от принятого в работах психоаналитиков.
Для биолога, возможно, самой важной характеристикой этой школы является полное принятие того, что можно назвать человеческой точкой зрения. Их, похоже, устраивает, что полезный вклад в психологию не может быть получен за пределами человеческих чувств и поведения, и они не стремятся распространять исследования на более широкое поле. Дело не в том, что школе не хватило сил на энергичное расширение. Начавшись как просто отрасль медицины, еще до своего широкого признания психоанализ вторгся в области общей психологии, эстетики, этнологии, в исследования фольклора и мифов. За пределами человеческого рода психоанализ проявил на удивление мало этого агрессивного духа и, похоже, не видит необходимости приводить свои принципы в соответствие с тем немногим, что известно о психической деятельности остальных животных.
Отсутствие сколько-нибудь сильного движения к установлению корреляции между всеми психическими феноменами у человека и у других животных имеет не просто теоретический интерес. Сегодня достичь большого практического результата в этой области трудно, но он был бы очень важен для формирования целостного подхода исследователя к вопросам психологии человека. Как бы ни впечатляли величие здания, воздвигнутого Фрейдом, и продуманность его архитектуры, после бодрящей атмосферы биологических наук вряд ли можно не почувствовать давящий запах гуманистичности. Повсюду обнаруживается склонность к принятию человеческих стандартов и даже иногда человеческих притязаний, что неизбежно порождает сомнения в валидности если не доктрин, то формы, в какой они излагаются. Свойство, которое я пытаюсь описать, трудно выразить в четких терминах без преувеличения или искажения. Тем, кто знаком с работами Фрейда только в медицинской области, сама идея, что они могут внушить ощущение условности стандартов и мировоззрения, а также определенной переоценки объективности моральных ценностей человека, наверное, покажется абсурдной. Безрадостно признаю, что я сам не смог окончательно избавиться от этого ощущения.
Психология психоанализа выросла в условиях, которые вполне могли способствовать сохранению человеческой точки зрения. Изначально она сосредоточилась на изучении и лечении болезней. Многие из первых последователей убедились в ее полезности на собственном опыте; они страдали от восприимчивости к влиянию гуманистических стандартов. Объективным стандартом валидности, по которому оценивалась система, был врачебный стандарт, то есть способность возвращать ненормальную психику в «норму». В этом смысле норма – не более чем статистическое выражение, подразумевающее состояние среднего человека. Так норма приобрела значение «здоровье». Если статистически нормальный мозг воспринимается как синоним психологически здорового (то есть мозга, который способен пользоваться всеми возможностями), устанавливается стандарт, имеющий обманчивую видимость объективности. Статистически нормальный мозг можно рассматривать лишь как мозг, обычным образом реагирующий на формирующее и деформирующее влияние среды, то есть на человеческие стандарты дисциплины, вкусов и морали. Если этот мозг считать и типично здоровым, то современные человеческие стандарты, продуктом которых он является, должны быть признаны достаточными для воспитания лучшего в сознании, которое формируют. Авторы психоаналитической школы, похоже, в целом придерживаются подобного допущения.
Концепция психического конфликта – центральная в системе Фрейда. Нет сомнений в ее важности и валидности. В общем виде идея хорошо знакома и даже банальна, но Фрейд развил ее и показал, как глубоко этот принцип проникает в структуру и развитие психики с самого раннего периода, причем до такой степени, о которой даже не подозревали прежде психологи.
С самого раннего периода жизни ребенок сталкивается с тем, что удовлетворение его инстинктивных импульсов сдерживается, а то и предотвращается давлением среды. Так возникает конфликт между двумя силами: давление инстинкта изнутри и социальное давление снаружи. Инстинктивные импульсы, вступающие в конфликт с силами подавления, не нейтрализуются, а лишь отклоняются от естественного выхода, подавляются в мозгу и в итоге не попадают в область сознания – разве что в замаскированной или символической форме. Для взрослого его детство представляется совершенно лишенным какой-либо сексуальной деятельности или интереса не потому, что их никогда не было, а потому что они не могли проникнуть в область сознания и были вытеснены в подсознание растущими силами подавления. Точно так же импульсы у взрослого, по той же причине не совместимые с осознанием, не становятся сознательными, а живут своей жизнью в подсознании, хотя и могут оказывать серьезнейшее влияние на счастье и здоровье индивида.
Работа Фрейда была сосредоточена на одной части этого конфликта – на инстинктивном импульсе, а из инстинктов единственно значимым, по его мнению, является сексуальный. Второй части – силам подавления – Фрейд уделял значительно меньше внимания, не находя в них ничего интересного. Большинство авторов его школы тоже, видимо, принимали их как нечто само собой разумеющееся.
Однако если мы рассмотрим, на что способны эти силы – как они могут использовать необычайно мощный сексуальный инстинкт, формируя и деформируя его психическую энергию, – становится ясно, что силы подавления не менее важны, чем их противник.
Полагаю, желательно поближе рассмотреть природу психического конфликта и в особенности определить точное значение этого понятия.
Можно легко согласиться, что мозг маленького ребенка полностью эгоцентричен, – хотя это утверждение содержит некоторый элемент допущения, и игнорировать его неразумно. Ребенок испытывает определенные желания и импульсы, не осознавая других желаний, кроме собственных, которые непременно должны быть удовлетворены. Неудача в удовлетворении таких импульсов обусловлена разными причинами, не все из которых провоцируют психический конфликт. Например, удовлетворение физически невозможно, и тогда основы для внутреннего конфликта нет. Сопротивление целиком внешнее; ребенок по-прежнему жаждет удовольствия, и все его физические и психические ресурсы направлены на достижение цели. Неудача может причинить боль и привести к взрыву ярости, который, возможно, высвободит часть психической энергии желания, но психологически ситуация проста, и инцидент развиваться не будет.
Удовлетворение может оказаться болезненным само по себе. Мы считаем, что боль является непосредственным результатом действия; например, когда ребенок совершает великое научное открытие: огонь обжигает пальцы. Такое непосредственное переживание, без вмешательства второго лица и без нравоучений, не приводит к психическому конфликту. Источник боли внешний, ее единственное эмоциональное свойство – простая неприятность, и она не может войти в сознание ребенка и противопоставить его самому себе.
Настоящий конфликт, формирующий и деформирующий, происходит внутри сознания, является эндопсихическим, если пользоваться термином Фрейда, который, впрочем, применял его не совсем в этом значении. Чтобы желание спровоцировало конфликт, оно должно быть пресечено не простой невозможностью осуществления, не физической болью, а другим, противодействующим импульсом внутри сознания. Ясно, что противодействующий импульс для подавления импульса, обладающего мощью сексуального инстинкта, должен черпать силу из какого-то очень серьезного источника. Невозможно предположить, что огромная сила сексуального импульса может контролироваться, формироваться и направляться каким-либо влиянием, кроме тех, что имеют доступ к запасам психической энергии, которыми обладает только инстинктивная деятельность.
Таким образом мы подходим к положению, что суть психического конфликта – противодействие двух импульсов, основанных на инстинктах, и оба являются интимными составляющими личности индивида. Лишь тогда разум становится, пользуясь заношенной, но уместной метафорой, домом, в котором царит раздор. Противодействующие сексуальным интересам и деятельности ребенка импульсы являются, как мы видели, результатом социального давления, то есть результатом влияния человеческого окружения. Это влияние проявляется не только в прямых указаниях, предупреждениях, наказании, выражениях неодобрения и отвращения, но в целой системе многозначительного молчания, подавления, кивков, подмигиваний и тайных сигналов, внезапных беспричинных оскорблений и явно неубедительных объяснений, в которых ребенок, имеющий сексуальный интерес, должен найти
Откуда давление среды берет силу, позволяющую выполнять в сознании ребенка правящие функции инстинкта? Ясно, что такое возможно, только если разум обладает особой чувствительностью к внешнему мнению и способностью наделять указания силой инстинкта. В двух предыдущих эссе в этой книге я пытался показать, что существенной характеристикой сознания стадного животного является именно способность придавать мнению стада физическую силу инстинкта. И именно эта чувствительность держит мозг ребенка открытым для влияния среды и наделяет психические установки этой среды мощью инстинкта. Так силы подавления становятся реальной частью личности ребенка, как и эгоистические желания, с которыми теперь они могут бороться на равных.
Особая чувствительность стадного сознания выглядит необходимым условием для провоцирования настоящего психического конфликта и должна быть принята в расчет, если мы хотим создать теорию эволюции сознания индивида.
Признав валидность положения о том, что в развитии сознания каждого индивида существуют два первичных фактора – эгоистические импульсы ребенка и его особая чувствительность к влиянию среды, – резонно спросить: почему результат, сознание «нормального» взрослого, так единообразен в своих чертах? Верно, что это единообразие могут преувеличивать, поскольку во многих случаях большая «аномалия» – результат процесса развития; но, как я указывал в одном из предыдущих эссе, в целом результатом является создание двух широко различных типов сознания: нестабильное и стабильное, причем второй тип, в силу численного превосходства, признается нормальным. Однако если влияние среды является существенным фактором в достижении этого результата, единообразие не так просто объяснить, учитывая, как варьируется среда от класса к классу, от нации к нации, от расы к расе. Где же, позвольте спросить, то постоянство факторов среды, на которое намекает единообразие результата? Полагая вслед за Фрейдом, что из эгоистических импульсов ребенка только сексуальные серьезно участвуют в формировании характера, можно ли показать, что влияние на ребенка единообразно в общем направлении? На первый взгляд, ответ должен быть отрицательным. Даже в одной и той же стране вкусы, сдержанность, скромность и мораль в отношении вопросов сексуального интереса значительно меняются от класса к классу, а значит, соответственно меняется тип влияния среды на ребенка.
Чтобы адекватно разобраться с этим затруднением, нужно подробно рассмотреть отношение взрослого к ребенку, особенно в вопросах, прямо или косвенно затрагивающих сексуальный интерес. Тема сложная и, если ограничиться только человеческой точкой зрения, удручающая. Однако собирая наблюдения в гораздо более обширной сфере, биолог может в некоторой степени избежать искажений, вызванных естественными человеческими предубеждениями. В широком смысле нет ничего удивительного и зловещего в том, что налицо сильная и постоянная ревность между взрослыми и детьми. В самом деле, многие поверхностные выводы из этого факта являются банальностями. У большинства низших животных такие отношения очевидны и проявляются открыто. Таково практически неизбежное следствие социальной жизни у животных. Таким образом, можно ожидать некие проявления ревности в человеческом мозгу – однако вовсе не обязательно явно. Социальное давление, которому подчиняется индивид, будет выталкивать такое чувство из сознания, и проявления будут возникать в замаскированной, искаженной форме.
Трудно не прийти к выводу, что какое-то смутное и нереализованное ответвление этой ревности между взрослыми и подрастающими заставляет мужчин подавлять и тормозить развитие любого проявления сексуального интереса у молодых. Степень неприязни к тому, чтобы позволить молодым хоть немного разобраться в физиологии секса, хорошо видна в затруднениях родителей, сообщающих детям элементарные факты, которыми считают себя обязанными поделиться. Откладывая объяснения, к которым его подталкивают долг и забота о здоровье и счастье ребенка, родитель пытается успокоить совесть уловками и отговорками. Сильное и иррациональное нежелание говорить начистоту коренится в серьезных подсознательных процессах.
Тенденция ограждать детей от сексуальных знаний и опыта, похоже, действительно универсальна для цивилизованного человека и перекрывает все различия в морали, дисциплине или вкусах. У первобытных дикарей этот принцип не приобрел альтруистического значения, которое придает ему цивилизованный человек, тем не менее безусловно работает и преодолевается только торжественными церемониями инициации и ценой болезненных, а иногда и калечащих обрядов.
Постоянство отношения взрослых к молодым, которое представляется таким всеобщим, придает влияниям среды, окружающей ребенка, фундаментальное единообразие; и, как мы видели, теория развития психики индивида требует, чтобы это единообразие влияний среды было продемонстрировано в действии.