Искупавшись, отдохнув и поразмыслив малость, дед приказал возвращаться на «Орлана». «Не ночевать же здесь», — решил он. Тем более что доводы радиста о том, что Крым сел на проходившую машину и укатил на ней бог его знает куда, вполне убедили его.
Собственно, на вопрос «куда?» радист ответил не раздумывая:
— Мангышлак, Василий Иванович, давно уж не безлюдная пустыня. Повсюду работают отряды геологов. Полтора часа езды до Иралиева, а там к вашим услугам не только автолавка, но и роскошный ресторан, переоборудованный из бывшей кошары…
— Так мы аванс-то не получали?
— Трудно утверждать, — пожал плечами радист, — но, может, это ответ на эпизод с Артемычем? Старик не случайно вспомнил какие-то колпитные сто двадцать рублей.
— Отставить подозрения, — неохотно ответил дед, растирая мохнатую грудь. — Вопрос утрясен. Кок впопыхах засунул те колпитные деньги под матрац — склероз. А буфетчица Липка, убираясь в каюте, переложила их к нему в карман. Он почему обозлился? Крым написал свой дурацкий плакат на обороте какой-то кулинарной справки, заменяющей диплом. У старика от обиды все перемешалось в голове, как в котле с лапшой. Он потом даже всплакнул, извинялся. Святая душа наш кок.
— Ну, так или иначе, — подвел итог радист, — под землей Крыма искать больше не следует.
— Это уж точно, — вздохнул дед.
— Ой! Не вода, а лед ледяной! — Ляля заискивающе прыгал перед дедом на одной ноге, надевая штаны. — Радист, ты скажи, почему жарко, как в Африке, а вода ледяная?
— Оборот пласта, — объяснил радист. — Теплый, нагретый слой воды сносит течение, а глубинный, холодный слой поднимается на поверхность. Кстати, у этого берега возможен и выход подземных, артезианских вод в море.
Вернувшись на «Орлана», спасательная экспедиция на все вопросы отвечала сдержанно. Однако Митю поздравляли и хлопали по плечу — в том смысле, что он, мол, герой и ему причитается.
Дед, удалившись в каюту, размышлял, как поступить. «Положено о пропаже члена команды сообщить на базу? Положено! А что он скажет на радиоперекличке? Положено ему знать обстоятельства пропажи? Не скажешь, что он как сквозь землю провалился. И при чем здесь земля? Не положено промысловому судну таскаться по незнакомым берегам? Не положено! Сбежал? Как и куда? Как Христос по морю босиком? Куда ни кинь, везде клин. Глупость какая-то».
С расстройства он и обедать не пошел. Кок принес ему полчайника компота, в который он «для аромата и колера» добавлял за свой счет персидской пастилы — «подошвы».
— Компот твой кислый, как жизнь грешника, — сказал дед коку. Но Артемыч, понимавший расстройство старшего механика, смолчал.
Перед сеансом связи позвонил радист и спросил, будет ли он говорить с базой. Дед поднял большую, как нога с копытом, телефонную трубку, да еще и прикованную к аппарату, и, все выслушав, сказал:
— Пока перемолчим. Всяко бывает. Капитан приедет — разберется. Моя команда машинная на месте.
После обеда дед то и дело поднимался наверх и поглядывал в бинокль на берег. Ни одного пыльного хвоста не увидел он, будто по этому окаянному плато только единственная автомашина и проехала, чтобы подобрать Крыма.
Все происшествие закончилось весьма буднично. На перекличке капитан сообщил, что он возвращается с базы на попутном колхозном сейнере, а также приказал с якоря не сниматься, а подождать его на месте.
После обеда, вытащив матрацы, ребятишки улеглись спать кто где, выбирая место попрохладнее. Было так тихо, что слышалось, как бренчит посудой в камбузе Липа.
Никто не знал, сколько ей лет и откуда появилась на «Орлане» эта безответная, всегда молчаливая буфетчица. Ее так и звали: Липа Вековая. Она исправно делала свое дело, не жалуясь и не ропща, когда сверх программы ей подваливали кучу маек, трусов и рубах. Выстирав их, она гладила, а то, случалось, и штопала небогатый гардероб команды. Никто не видел, когда она обедала, отдыхала. Никто не слышал от нее бранного или шутливого слова. Впрочем, один монолог выслушал Митя Пуд, но помалкивал о нем.