Радист молча протянул ладонь. На ладони лежал окурок.
— Нашел рядом с дорогой. Свеженький. Судя по проследку, машины ходят здесь редко. Но там, где тормозили, там и окурок лежал…
— Неужто сбежал, поганец? Может, утоп?
— Такие, Василий Иванович, не тонут. Пословица даже есть такая: «Тот, кому суждено быть повешенным, тот не потонет».
Если встретите парня с улыбкой несмываемой, как загар, с подбородком, лоснящимся от машинного масла, не сомневайтесь — это Али Асадов. Чтобы окончательно убедиться в этом, обратите внимание на его левую половину груди: там вы увидите красавицу с круглыми, как у совы, глазами. В руках у этой дочери греха и страсти колода карт и бутылка с кривым горлышком. Ниже бюста красавицы нататуировано многозначительное изречение: «Вот что нас губит».
Увидеть все это нетрудно, потому что и зимой и летом моторист Асадов работает в майке, и когда во время вахты он выглядывает из двери машинного отделения, то из глаз порочной девы струятся капли пота.
Ни вино, ни карты, ни иные пагубные силы не коснулись Ляли Черной. У парня сносный характер, работящие руки и замечена единственная слабость — он обожает все сладкое. В кармане его штанов вместе с прокладками, ветошью, гайками и другой дребеденью всегда хранится пара ирисок или дешевых конфет.
Что касается пристрастья к «зеленому змию», то на судне его заподозрили в пьянстве лишь один-единственный раз — он шел с большим креном и дифферентом одновременно. Его адвокатом неожиданно стал Митя. Аргументы Мити были кратки и убедительны.
— Зазря вы к нему привязались. Он не пил. Пил Крымка, а Ляле какаву с халвой подавали. Потом я пошел на барахолку, а он потащил Крыма на пароход. Они шли под руку, а Ляля же легкий и тощий. Крыма на борт положит, и он вместе с ним кренится.
Веселый нрав и ослепительную улыбку Ляля унаследовал не от отца и не от деда, а от прадеда. Радист пояснил по-французски, что эта улыбка «профессион де фуа» — то есть профессиональное свойство. Это вполне вероятно. Прадед моториста был мойщиком трупов, или, как их называют в Азербайджане, — мурдаширом. Дед был галандером — скитальцем, а отец — заурядный пинечи, то есть холодный сапожник. Может быть, поэтому Али, рассказывая о своей еще не очень затянувшейся биографии, всегда напирал на свое чисто пролетарское происхождение и со значением добавлял, что он первым в роду посвятил свою жизнь технике.
Отдадим должное, что в дизелях он знает толк, чем удивил даже видавшего виды старшего механика. А вторых и третьих механиков, не говоря уже о мотористах, через руки деда прошло очень много. Однако Ляля не был увлечен техникой, он даже имел по этому поводу особый статут, который коротко формулировался подобным образом: «Железо можно ковать, рубить, пилить, но нельзя любить — оно железное!»
При всей болтливости, праздности и свободолюбии, унаследованных, очевидно, от всех галандеров, на моториста можно было положиться, что вполне устраивало механика. В глубине души дед тоже считал, что всякая там пылкая любовь, верность и преданность технике, равно как вдохновение, — болтовня для несведущих в деле. Зубной врач может быть хорошим специалистом, но при этом он не обязан любить каждый выдранный зуб или восхищаться дуплом размером с галошу от валенка.
В данном происшествии Ляля вел себя, как обычно: острил, вскидывал руки, повторял свое излюбленное «Вах!» и был непринужден и весел до тех пор, пока к нему, мрачно помахивая свернутой в бухточку веревкой, не подошел боцман.
— Митька говорит, ты перед отъездом на берег дал Крыму четвертную взаймы?
— А что? А что? — ответил дуплетом Ляля.
— Вот сейчас как дам по твоей турецкой шмаре этой выброской. Почему ты не сказал всем? Мы тут корячимся, а он хихикает, дуру валяет…
— Вах! Какое имеет значение, кто кому дал взаймы? У тебя есть — ты не дашь, а я всегда пожалуйста…
— Застебнись! — сказал боцман сквозь зубы презрительно и, сплюнув, отошел.
Здесь, очевидно, следует объяснить смысл постоянно произносимого боцманом слова, которое он выговаривал на чистейшем украинском языке. Вкладывая в это слово самые различные смысловые оттенки, Антон молчаливый постоянно сохранял в произношении запорожский акцент. Истоки этого выражения лежат в древнем анекдоте, пришедшем из царского парусного флота.
Испугавшись предупредительной интонации боцмана. Ляля Черная перестал вахать и улыбаться. Он только пожал плечами и поплелся к берегу последним, ища сочувствия во взглядах Шамрана и Мити. К деду с объяснением он побоялся сунуться.