Эрен слушал песнь этого вечера…

Но трель оборвалась на самой высокой ноте, когда птица, пролетев над крепостной стеной, нырнула в пучину ее тени. Ветер стих, и в развале ветхих папок, раскрытых благодаря нему на случайных страницах, Эрен вдруг зацепился за одно-единственное слово-заголовок и теперь никак не мог оторвать от него взгляда.

«Свободны».

Четко. Понятно.

На элдийском.

«Свободны». Будто отголоском тех сотен надписей, которые сохранили утонувшие во мраке стены тюремных корпусов. Лучом надежды, что мучение не длилось вечно и узники в конце концов вырывались за пределы тюремных блоков и черных крепостных стен.

Эрен смотрел на ровные столбцы имен, фамилий, дат и служебных меток. Нерешительно коснулся пожелтевшей от времени бумаги, перелистнул страницу в надежде увидеть продолжение списка. Снова и снова, все более уверенными движениями… страницу за страницей с бесконечным перечнем тех, над чьими именами кто-то раз за разом скрупулезно выводил один и тот же заголовок: «Свободны».

«Свободны»… «Свободны»… «Свободны»…

А потом все оборвалось, потому что, перевернув очередную страницу, Эрен вдруг наткнулся на запись, открывшую ему истину. И его дыхание сбилось.

Он плохо помнил, как спустился вниз на УПМ, оставив позади удивленный окрик Армина, он почти не запомнил, как бежал по просторному плацу и дальше по широкой дороге. Вперед. Мимо мертвых тюремных блоков без окон, по скользким лужам и грязи. Вперед. Туда. По дороге, которая уводила за тюремные блоки и заканчивалась тупиком у стены. Еще утром это озадачило Эрена. Теперь он знал ответ.

Дорог в никуда не бывает. Вот и у этого широкого тракта тоже была конечная цель — он соединил ровной полосой жизнь и смерть.

Сердце в груди колотилось так громко, что Эрен слышал только его: в ушах, в груди, в животе, в горле и в каждом сосуде — оно билось в агонии. Полыхало страхом и желанием докопаться до истины.

Докопаться…

Он кинулся вперед к каменной насыпи у пристенья, что заросла сорными травами и кустами. Вездесущая жизнь пробивалась здесь сквозь камни: тянулась вверх зелеными плетьми крапивы, вонзалась в небо острыми стрелами осота, поднималась головками мелких соцветий незабудок и желтыми солнцами ястребинок. Эрен уничтожал эту жизнь без жалости. Он рвал осот и крапиву, чертополох и васильковые россыпи, не обращая внимания на жжение и порезы. Ломал ногти о камни, отбрасывал их в сторону… Будто обезумевший от голода пес, почуявший зарытые кости. И в таком же лихорадочном безумии в конце концов, отчаявшись, вгрызся в собственную грязную кисть, ощутив во рту привкус глины и едкую горечь сока растений.

Атакующий титан смог сделать то, что одному человеку вряд ли было бы по силам — вскрыл засыпанную камнями общую могилу.

***

Пар от оболочки титана полз по черной стене вверх навстречу горящему в закате небу. И пока мир за стенами продолжал жить, внутри крепостной стены Эрена окружила смерть. Он сидел на коленях в западне из раскиданных камней и человеческих останков. Единственный живой человек среди мертвецов. Хотелось закрыть глаза, убежать, не знать… Никогда не знать зловещую тайну этой чертовой крепости Модгуд. Но сил не осталось. Воли подняться не осталось. Ничего не осталось. Остались только слезы ненависти на перемазанных грязью щеках и сжатый в ярости кулак, в котором спряталась девятиконечная звезда на куске выцветшей материи.

Эрен никак не мог остановить слезы, пока бывшие узники равнодушно взирали на него пустыми глазницами черепов, скалили зубы и тянули к нему костяные руки в лохмотьях. Месиво из костей, волос, остатков одежды… их не считали за людей при жизни, и даже в смерти они остались просто кусками мяса, сваленными в общую кучу. Без имен, могил… без справедливости.

«Свободны».

Каким циничным теперь казалось Эрену это слово. Кто-то из убийц посчитал это остроумной шуткой? Какое чудовище могло счесть это веселым?