Следующая надпись немного правее предыдущей.
«Эва Гринд 20 лет 15 дек. 741». «Свободна. 2501743», — все те же размашистые борозды неведомого летописца.
Еще дальше светом вдоль стены. И снова имена с датами. Инициалы. Просто царапины. Безмолвные числа. «Свободен». Вновь даты, еще засечки. Неясное «Мама» и отчаянное «Я не умру». Высеченный в камне рисунок цветка и что-то круглое, наверное, солнце. Где-то напористо въевшаяся в глубину и на века надпись, а в другом месте бессильный отголосок-штрих в попытке оставить о себе хоть что-то.
«Эрих», «Иона», «Стэн», «Майя», «Ярик», «Мария», «Фридрих», «Бернар», «Фрейа»… Имена, десятки, а скорее, сотни… Не просто сочетание букв, но скрытые за ними люди и судьбы.
Разные почерки, будто голоса прошлого, окружили и оглушили Жана. Он даже не заметил, когда Микаса успела зажечь еще один факел и теперь тоже неторопливо вела им вдоль противоположной стены, беззвучно читая надписи. Молодой человек следил за тем, как беспрерывно шевелятся ее губы, как плавно движется пятно света и как пляшет желтое пламя, отбрасывая неясные тени вокруг.
— Армин оказался прав, — наконец выдавил он, и эхо его голоса запрыгало по стенам с именами, распугав призраков прошлого. — Тюрьма.
Взгляд Микасы, когда она посмотрела на него, захлебнулся в грусти:
— Но здесь нет окон, — сказала она тихо. — Даже животных держат в лучших условиях.
Жана ужасала не темнота, его ужаснули масштабы. Двадцать два идентичных здания… точнее тюремных блока, расположенных в два ряда… Если внутри них такие же надписи на стенах… Сколько же людей когда-то прошло через эту крепостную тюрьму? Две тысячи? Или двадцать тысяч? Сколько лет она функционировала? За что сюда попадали? Сколько из тех, кто оставил здесь имена, действительно дожили до освобождения?
Десятки вопросов и главный из них: насколько же жесток тот неведомый внешний мир, если в нем нашлось место для таких тюрем, как эта?
Жан в бессильной злобе крепче сжал рукоять факела. Каким же простым все казалось раньше. Как легко и просто было проецировать ненависть на безмозглых чудовищ… И как страшно становилось при мысли, что истинные монстры этого мира вовсе не гиганты, а люди. Те, что строят тюрьмы, подобные этой, или те, что отправляют детей разрушать Стены, а с ними и чужие жизни…
Стены тюремного блока будто сузились и надавили на его плечи тяжелым грузом прошлого. Жан снова сглотнул комок в горле и оглянулся на серый прямоугольник света от открытой двери: как же захотелось очутиться под дождем, вдохнуть сырой запах свободы и взглянуть на небо. Однако голос Микасы вынудил его отвернуться от пути назад и направиться к ней:
— Здесь люк в полу, — указала Микаса в угол.
Плохо заметный квадрат люка в пятнах ржавчины и с налетом плесени едва выступал над поверхностью пола, и когда Жан потянул за ручку, поднимая тяжелую металлическую крышку, та поддалась на удивление бесшумно. Переглянувшись с Микасой, он с ее молчаливого согласия первым спустился вниз по добротным каменным ступеням, а затем, когда она присоединилась к нему в подземной части тюремного блока, они уже вдвоем прошли пару десятков шагов вперед и подняли факелы над головами.
Спертый воздух пах затхлостью и пылью, а узкий коридор, в котором они очутились, кажется, протянулся во всю длину тюремного блока. Все такие же стены из песчаника на этот раз оказались девственно чисты: ни надписей, ни каких-либо других следов присутствия узников. Зато здесь обнаружились скобы для источников света в стенах со следами копоти на них, а также ряд одинаковых глухих дверей по обеим сторонам коридора.
— Наверное, карцер, — предположила Микаса.
Звучало вполне правдоподобно. Хотелось ли Жану заглядывать хоть за одну из дверей? Нет. Он не боялся скелетов или чего-то в этом роде, просто впечатлений на сегодня скопилось и так уже достаточно для тревожного сна следующей ночью. Но выбора не было.
Жан толкнул ближайшую дверь и хотел было шагнуть внутрь, да только вовремя остановился и преградил рукой дверной проем Микасе.
— Осторожно. Яма, — предупредил он.
Пола в камере, если ее можно было так назвать, действительно не оказалось. Зато вместо него ровные отвесные стены уходили вниз, и там, где-то на глубине трех-пяти метров, торчали вверх полусгнившие острые колья.