Толчок лапами на скользких от влаги ветках гнезда, гордое воронье «кроо» неокрепшими связками и первый взмах крыльев, ощутивших свободу. Или пустоту?
Кап.
Тяжелая капля щелкнула по темечку вороненка, и он, вмиг потеряв равновесие, устремился не вверх, приветствовать новый день, а вниз — навстречу веткам и листьям. К счастью, падать пришлось недолго — удачно подвернулся широкий сук, на который птенец благополучно шмякнулся без ощутимых последствий. Однако сдаваться было рано, ведь впереди по-прежнему ждала свобода. Он расправил крылья и заковылял по направлению к стволу, выискивая место, откуда можно было бы попытаться снова взлететь, но вдруг ощутил, как неведомая сила сжала бока и понесла его вверх. Вороненок зажмурился и затрепыхался в испуге. Безрезультатно. «Тиски» сдавили крылья еще сильнее, зато движение прекратилось и легкое дуновение-дыхание теплом обдало перья.
Наконец Эрен все-таки решился открыть глаза и тут же замер от неожиданности.
На него с любопытством смотрели два серых глаза, которые он не смог бы спутать ни с какими другими из миллионов похожих.
— Не бойся, — прошептала Микаса, будто почувствовав его замешательство, и улыбнулась. — Я тебе помогу.
Пожалуй, еще ни разу в жизни Эрен не оказывался настолько близко к лицу Микасы и теперь опасливо глядел на нее черными глазами-бусинами из чаши ее ладоней. Взъерошенный, мокрый и жалкий вороненок. Отчего-то взволнованный такой внезапной встречей…
Глаза Микасы лучились мягкой добротой, а на ее ресницах и отросшей челке серебрился мелким бисером дождь. Эрен не понимал, почему он так заворожен этим странным моментом. Почему обращает внимание на всякие мелочи? Почему его все это… смущает? Однако он не рвется из ее рук на свободу… Ведь тепло ладоней, тепло дыхания, тепло взгляда — согревают. Ведь он впервые видит не капли крови и не слезы на ее ресницах, а просто чистую дождевую воду… И это чертовски правильно и красиво…
— Замерз? — спросила Микаса и осторожно погладила птенца по голове.
А потом Эрен забыл, как дышать. Вообще-то он должен был закрыть глаза, или отвернуться… или хотя бы отвести взгляд. Но, черт! Вместо этого он вжался в ладонь и, растеряв все здравые мысли, наблюдал за пальцами Микасы, которые привычными движениями сначала расстегнули надгрудный ремень, а потом принялись за пуговицы на рубашке прямо перед клювом птенца.
И, черт, черт, черт! Только не это!
Она бережно прижала вороненка, спрятав его от дождя в глубоком вырезе полурасстегнутой рубашки, и Эрену стало жарко. Не от телесного тепла, а от осознания их близости. Это было уже слишком… Вороненок дернулся и пискнул, царапнув острым когтем по тонкой белой коже девушки.
— Микаса… — сорвался смущенно-протестующий шепот с губ, и Эрен проснулся от звука собственного голоса.
Он неохотно разлепил сонные веки, так и не шелохнувшись. В кронах гигантских деревьев шелестел дождь, где-то высоко каркнул ворон, а затем лес снова погрузился в умиротворение непогожего рассвета. Укрытый почти до самых глаз плащом, Эрен задумчиво наблюдал, как на большом листе скапливается дождевая вода, и все никак не мог привести в порядок ни сбившееся дыхание, ни скачущие в смятении мысли. Что, черт возьми, это только что было? Из каких глубин подсознательного выплыла подобная фантазия?
Воспоминание о Микасе в полурасстегнутой рубашке вновь пустило волну тлеющего жара по телу. Это зрелище было, пожалуй, самым волнующим и откровенным из всего, что Эрену вообще доводилось переживать во снах. Не то чтобы он ни разу не видел ничего подобного наяву — на картинках, которые где-то однажды раздобыл Конни, они с мужской частью сто четвертого вдоволь насмотрелись на полуголые женские тела, да еще и в недвусмысленных позах… К тому же обнаженные ключицы Микасы ему доводилось лицезреть не раз… просто ракурс, близость и осознание того факта, что она делала это для него, — до сих пор кружили голову легким дурманом.
Чтобы окончательно выветрить сонное наваждение, Эрен сел и чуть не вскрикнул: Микаса (уже не сон) на соседней ветке держала в руках вороненка. Черный комок перьев хорохорился в ее руках, а она, с улыбкой на лице, вдруг подняла руки вверх и раскрыла ладони, выпуская птенца на волю. Вороненок неуклюже взлетел, взяв курс на серый просвет между кронами древесных исполинов. Его полет, поначалу суетливый, с каждым взмахом вбирал в себя уверенность, и Эрен провожал свободную птицу взглядом до тех пор, пока она не скрылась из виду, и только потом решился снова посмотреть на Микасу.
Девушка стояла вполоборота. Влажная от мороси рубашка липла к ее телу, филигранно повторяя каждый изгиб. Эрен не смог отвести взгляд. С циничной легкостью убедив себя, что единственная причина такой наглости — желание узнать, не осталось ли у Микасы царапины от когтей вороненка (хотя в подобные чудеса и совпадения верилось с трудом), он завороженно наблюдал, как она поправляет шарф, а затем одну за другой задумчиво застегивает пуговицы и продолжает смотреть в пустое небо.
Поддавшись минутной слабости, Эрен не услышал, в какой момент рядом оказался капитан Леви, и пришел в себя, когда тяжелый носок капитанского сапога с силой вдавил его пальцы в изъеденную жуками кору.
— Вижу, что ты уже в полном порядке, Эрен, — Леви уничижительным взглядом смотрел на подчиненного сверху вниз, продолжая намеренно плющить его кисть.
— Пальцы… Раздавите же! — зашипел Эрен, стиснув зубы от боли. Сапог сместился в сторону, и юноша на всякий случай пару раз сжал и разжал кулак, чтобы исключить вероятность сломанных пальцев. — Кто вас учил так заботиться о подчиненных? — процедил он тихо сквозь зубы.