Конечно, всё в свое время изменилось. На общенародном референдуме 1974 года итальянцы проголосовали за разводы и против «права на честь». Только вот вступили в силу решения референдума — аж в 1981 году!
Я из этого заключаю, что до создания продуманной и хорошо действующей структуры, которая бы обеспечивала работающей женщине возможность спокойно управляться и с покупками, и с детьми, у итальянцев просто еще руки не дошли.
Коммунисты, юные ленинисты и большевики.
Сегодня не удержалась и ввязалась в дискуссию с юными ленинистами, с утра до вечера раздающими листовки у входа в Университет. И вдруг вспомнила, как они меня поражали поначалу. Я даже тогда, помнится, пару их газет прочла из любопытства, — но на тот момент наличие молодых, веселых и обаятельных коммунистов в стране, где мне предстояло жить, я просто занесла в список необъяснимых особенностей Италии… Ну мало ли здесь странного? И поесть нельзя между тремя и семью часами, и скауты с голыми коленками зимой (все походы с палатками — это скауты, а все скауты — это католическая церковь; почему они тогда «скауты», а не юные «крестовопоходцы» какие-нибудь — непонятно), дети в детском саду не спят днем, раз в год священник рвется совершенно бесплатно благословить и освятить твой дом, билет в автобусе немыслимо передать, чтобы его закомпостировали (вообще не поймут, чего ты от них хочешь, но, если будешь настаивать, положат твой билетик себе в карман и скажут «спасибо»), а еще в рабочие дни до семи вечера билетик нельзя купить у водителя, после семи — пожалуйста, а до семи изволь заходить в автобус уже с билетом… Длинный список, в общем, и коммунисты в нем как-то терялись.
Но время идет, ко всему или почти ко всему я привыкла и притерпелась, — а молодые итальянские народовольцы меня поражают по-прежнему. На 7 ноября они вывесили везде плакатики с Лениным и призывами отметить годовщину октября 17-го.
Но главное — они такие чистенькие, умненькие, воодушевленные, ветер им волосы треплет, и они небрежно их с чистого лба отметают, чтоб не застили ясного взора, — ну хоть сейчас в социальную рекламу жизни без наркотиков, «все против СПИДа» или еще какую-нибудь «сбережем наших детей от…». Кроме шуток, если бы эти юные народовольцы не называли себя «bolsheviki», я бы всерьез сказала, что мне хочется, чтобы мои дети выросли такими…
Еще недавно я наотрез отказывалась подавать документы на итальянское гражданство — только потому, что было бы непонятно, за кого мне голосовать (Италия не требует отказа от первого и основного гражданства — так что более серьезных вопросов передо мной не стояло). Может, кому и смешно, но я-то точно знаю, что мой ответственный муж погонит меня палкой на выборы, как только у него будет такая возможность. А там — напротив какой партии ставить галочку? Католической? Или партии Берлускони?
Здесь даже и вариантов нет: все приличные люди голосуют за «левых». Непонятно только, каким это образом Берлускони который год побеждает на выборах, — видимо, некоторые придерживаются левого направления только на словах и только из соображений хорошего тона. Ведь именно «левых» поддерживает большинство писателей, актеров, деятелей театра и культуры. Именно «левые» твердят, что нелегальных иммигрантов нельзя отправлять обратно, именно «левые» ратуют за высокие налоги на большой бизнес, которые позволяли бы поддерживать на должном уровне образование, культуру и искусство. Берлускони же, наоборот, говорит, что иностранцев нам тут не надо, бизнес надо всячески развивать и поддерживать, а культура по нынешним временам могла бы и затянуть поясочек, и образование тоже, правильно ли я говорю, дорогие сограждане?
Я так думаю, что если бы во времена Лоренцо Медичи спросили у тосканских крестьян и торговцев, согласны ли они и дальше горбатиться, чтобы позволить Микеланджело свободно творить, те бы сказали: «Михеланджело? Это хто такой? Ему надо — пусть он и горбатится». Та же история и с образованием: «Что-то их много развелось этих, образованных. Пусть лучше поработают, не всё ж им за наш счет учиться…» Сыграть на том, что своя рубашка ближе к телу, совсем несложно, — не понимаю, почему коммунисты всякий раз так удивляются своим поражениям.
Однако поэтика коммунистического движения в Италии до сих пор достаточно сильна. Фашисты, опрометчиво поддержанные католической церковью, Вторую мировую войну, как известно, проиграли. А вот участники итальянского Сопротивления из нее вышли победителями. Итальянские партизаны-коммунисты, спустившиеся с гор после войны, были хорошо организованной и вооруженной армией, и ждали только сигнала для того, чтобы начать революцию. Дальновидный Тольятти, имевший возможность на практике ознакомиться с устройством коммунистического государства в Советском Союзе, предложил компромисс: амнистию всех военных преступлений для фашистов, а для коммунистов — возможность продолжения активной деятельности при условии разоружения. Другими словами, главный коммунист Италии сознательно отказался от революции, предпочтя путь примирения. Даже тогда, когда у компартии Италии были все шансы победить.
«Революция: сегодня — нет, завтра — может быть, а послезавтра — обязательно», — подвел итог с горькой иронией Джорджо Габер, частенько напоминающий мне Александра Галича — с той только разницей, что Галич обличал коммунистическую систему, а Габер — капиталистическую.
Но все-таки здесь еще живы легенды о знаковых фигурах послевоенной Италии: Джанджакомо Фельтринелли, убежденном коммунисте и основателе одного из крупнейших в Италии издательств, носящем его имя, или, скажем, владельце концерна «ФИАТ» Джанни Аньелли, воевавшем в Сопротивлении и принадлежавшем к лагерю умеренно левых. Энрико Маттеи, основатель итальянской нефтяной компании «ENI», также воевал в Сопротивлении, и жизнь свою посвятил тому, чтобы наладить честный нефтяной бизнес, что, по-видимому, и послужило причиной его смерти. Он погиб в авиакатастрофе, при разборе причин которой выяснилось, что на борту самолета произошел взрыв, причем косвенные данные указывают, что в убийстве Маттеи замешано ЦРУ. Прямых данных, как вы понимаете, в таких случаях не бывает.
Лично у меня накопилось достаточно претензий к «левым», и не только исторического характера. Видимо, из идеи всеобщего равенства и братства неизбежно вытекает дискриминация уже по новому признаку. Мне, как всегда, приходят в голову примеры из личного опыта.
В муниципальных и городских яслях Генуи уже сейчас абсолютное большинство составляют дети иммигрантов, причем, разумеется, не из Англии или Голландии, а латиноамериканцев и африканцев. Рядом с нами есть два детских сада, куда в этом году не было принято ни одного белокожего ребенка — потому что пройти «имущественный ценз» даже с очень скромной зарплатой невозможно: легальная заработная плата всегда «белая», т. е. вся до копейки учтенная в декларации о доходах, а иммигранты получают деньги наличными — и декларируют только минимум, необходимый для получения вида на жительство. Детский сад, согласно идее «равных возможностей», должен предоставляться в первую очередь тем, кому он нужнее, у кого меньше возможностей нанять няню и отказаться от работы на год-другой. Но из этого также следует, что там, где есть иммигранты, итальянцам (или тем, кто честно декларирует свои доходы) ничего не светит.
Следуя идее интеграции, в школах стараются создавать смешанные классы, где дети итальянцев и иммигрантов учатся вместе. Но такой подход всё чаще приводит к тому, что следовать министерской программе обучения у смешанных классов не получается: ученики топчутся на месте и год, и два, пока все учащиеся… не выучат наконец итальянский язык, необходимый для основной учебы.
«Правые» попытались было предложить вступительный тест в школу на знание языка — ой, что тут началось! Митинги, демонстрации, петиции. Я попыталась воззвать к здравому смыслу на собрании совета школы — на правах иммигрантки, ибо других иммигрантов на собрании не было (впрочем, и никогда не бывает; им за свои права бороться некогда, им надо делом заниматься и семью кормить). Я встала и громко сказала, что я лично первая готова подвергнуть моих русских детей таким тестам. Мне кажется, что тут всё очень просто: приехал жить в страну — изволь выучить язык. Тут уж я не узнала итальянцев, которых я успела так нежно полюбить, — куда только девалось их врожденное дружелюбие?.. Все до одного собравшиеся припомнили гетто, заголосили о трюкачестве «правых», о том, что средняя школа обязана не учить, а предоставлять равные возможности, на то она и средняя, чтобы усреднять. Но если усреднять, а не учить, — то зачем тогда и школа? И как быть с правом коренных итальянцев на образование? Непонятно.
В другой раз меня вызывали в школу по очень важному вопросу: ваш, говорят, сын Пьетро мало общается с иностранными детьми, все его друзья — итальянцы, а как быть с испаноязычными детьми? Может, вы внушаете ему шовинистические настроения? Пришлось напомнить им, что Пьетро — не совсем Пьетро, а Петр Михайлович, русский, экстракоммунитарий[26], родившийся в Москве. Да и я, собственно, не итальянка. Не помогло…
Вот и получается, что на этом фоне взгляд может отдохнуть только на юношах-ленинистах с ясными глазами, которым хочется вообще весь нынешний строй порушить — и свой, и новый мир построить. Строить им, конечно, ничего не дадут (и слава богу! им бы сначала историю как следует почитать), но пока они стоят вот так на ветру со взором горящим — так и хочется поверить, что и вправду можно идти другим путем.
Каким?
О, этого никто не знает.