Leggende metropolitane.
Я так много размышляла о национальных стереотипах, что теперь даже посвящаю одну лекцию в году этой теме, и мои студенты неизменно удивляются самой идее «национального итальянского стереотипа». Для них совершенно очевидно, что у туринца и, например, сицилийца нет ничего общего… И паче того — что общего может быть у них, генуэзцев, с калабрийцами, или с пьемонтцами, или с неаполитанцами?
А между тем, я своими глазами видела, как в итальянском спектакле о путешествиях Марко Поло татар играли… русоголовые кудрявые вьюноши, то и дело пускаясь вприсядку. А у Василия Аксенова есть очень милый рассказ об американце ирландского происхождения, который рассказывал, как ему во время войны жизнь спас то ли казах, то ли казак, то ли узбек, который, конечно, как и все русские, был татарином. Только вот, когда его самого назвали англичанином, вознегодовал: все, говорит, земляне похожи друг на друга, только мы, ирландцы, очень сильно отличаемся от этих англичан… потому что мы лучше.
Хорошо, что все свои теории про итальянцев я начала придумывать, когда с Италией и ее обитателями была знакома без году неделя. Сейчас, перечитывая написанное, я понимаю, что ни слова из сказанного мною не подходит, например, к жителям Милана. Милан — классический космополитичный мегаполис, и я, кстати, в последнее время всё чаще думаю, что работать мне надо в Милане.
Но жить — жить, конечно, только в Генуе. Это значит, что и я заболела главной итальянской болезнью под названием кампанилизм, любовь к своей колокольне-кампаниле, — то есть обычным местечковым патриотизмом.
Я не научилась еще как следует различать акценты, но существенную разницу быта, образа мыслей, поведения и характеров в разных провинциях Италии вижу теперь без труда. И особенно меня занимает то, что говорят про генуэзцев, и то, что они сами про себя рассказывают. В сумме это называется здесь «leggende metropolitane» — буквально: городские легенды, или городской фольклор.
Про генуэзцев обычно говорят, что они очень замкнуты, скупы и неприветливы. И в некотором роде это правда. Действительно, если сравнивать жителей, скажем, Рима с жителями Генуи, то на фоне римлян генуэзцы действительно покажутся, мягко говоря, необщительными.
Только вот фокус в том, что генуэзская «необщительность» — это для меня уже границы допустимого. Даже и не граница, а нейтральная полоса с цветами… Такому мизантропу, как я, остается только благодарить Бога за то, что из всех городов Италии мне выпала именно Генуя. Потому что еще три капли общения сверху — и мне пришлось бы притворяться глухонемой, что при моей преподавательской работе проблематично.
Но если генуэзская необщительность — величина относительная, то есть может быть признана таковой только в сравнении с общительностью других жителей Аппенинского полуострова, то генуэзская скупость могла бы стать мировым эталоном. Она — не относительна, она абсолютна, самодостаточна и совершенна. Генуэзцы своей бережливостью очень гордятся, и сами о ней с удовольствием рассказывают.
Вот, например, почему именно в Генуе самый правильный соус песто? В первую очередь, конечно, потому, что главный его ингредиент — очень нежный базилик с маленькими ярко-зелеными листиками, который растет только в Лигурии.
Но есть еще и особый секрет в технологии приготовления — совершенно неожиданный. Надо не только толочь его вручную в специальной мраморной ступке, но и помнить, что если
Это экстракт генуэзской философии, как я ее себе представляю.
Другую замечательную историю рассказывают в нашей семье. У нашей бабушки, когда она только переехала в Геную из Милана, появилась подружка-соседка, которая время от времени приходила поболтать. Она заходила, оставалась в небольшой темной прихожей, отказывалась проходить дальше, и наша бабушка зажигала свет — но через пару секунд истинная генуэзка говорила: «Синьора, что же это мы свет понапрасну расходуем, может, выключим?» Наша нонна, с присущим ей спокойствием, отвечала: «Нет, зачем же? Без света мы ничего не увидим». Ровно через минуту соседка со словами «Ну, мы друг друга уже увидели, верно?» решительно выключала свет в прихожей, и продолжала болтать в темноте.
По правде говоря, даже про моего замечательного мужа первым делом мне насплетничали знакомые барышни (родом из Специи, а не из Генуи), что «бумажник у него на резиночке». Я даже переспросила: «Что-что? В каком это смысле portafoglio al elastico?» Слова были мне понятны, но смысл сказанного как-то совсем не вязался с Сандро.
— Да, он, конечно, хороший парень, — поспешила оправдаться сплетница, — но бумажник у него на резиночке, как и у всех генуэзцев. Он его только потянет наружу, а бумажник — тонг! — и скрывается обратно в кармане. Не иначе как на резинке привязан.
Я решила промолчать. Может, эти барышня имела виды на Сандро? Тогда, наверное, нетактично было бы рассказывать, что с самого первого моего приезда он выдал мне кредитную карту («да хочешь, не используй, пусть лежит у тебя на всякий случай, у меня всё равно их две»). Очевидно, у барышни с Сандро были совсем другие отношения; и зачем мне было ее расстраивать?
Но со временем я поняла, что в концепцию генуэзской скупости очень органично укладывается идея долгосрочных капиталовложений. Выдать банковскую карту будущей жене — это не расходы, а
А еще жители Генуи искренне считают, что покупка довольно дорогих маек «Lacoste» и «Fred Perry» — это серьезная экономия семейного бюджета. Знаете, почему? Да потому что майки эти — вечные, не линяют, не вытягиваются и не рвутся; так мне объяснял модный тридцатилетний интеллектуал, одетый в рубашку-поло, купленную ему на шестнадцатилетие.
Да что я всё про мелочи какие-то говорю. Это же они, генуэзцы, снаряжали Крестовые походы и экспедиции по исследованию новых земель, это они устроили у себя первые в мире банки в современном понимании этого слова, а потом еще и продавали — и очень выгодно — новейшие банковские технологии англичанам.
Интересно еще и то, что обретенный в Крестовых походах флаг Святого Георгия (красный крест на белом фоне) они сумели использовать по максимуму: сначала назвали именем Святого Георгия всё самое важное у себя дома (первый банк, например, — Палаццо Сан Джорджо до сих пор стоит между Старым портом и Банковской площадью), потом отправились расширять границы Республики под флагом Святого Георгия, а потом еще и очень удачно сам флаг продали всё тем же англичанам.